Александр Дюма - Графиня Де Шарни

Мальчику очень хотелось, не думая о том, что скажут соседи о законном наследнике семейства Босиров, поскорее отделаться от шляпы и кушака: он не видел в них никакого проку с тех пор, как они пообносились и не могли больше новизной и блеском вызвать восхищение у других ребят. Однако кушак и шляпа были непременным условием для получения монеты в два су, и потому, несмотря на строптивый характер, юному хвастунишке пришлось смириться.

Дабы утешиться, он, выходя, покрутил монеткой в десять сантимов перед носом отца, но тот, погрузившись в расчеты, лишь рассеянно улыбнулся в ответ на его выходку.

Вслед за этим с лестницы донеслись его неуверенные, хотя и торопливые шаги; подгоняемый чревоугодием, он спешил вон из дома.

Женщина провожала сына глазами до тех пор, пока он не скрылся за дверью, потом перевела взгляд с сына на отца и, помолчав с минуту, вновь заговорила.

— Вот что, господин де Босир! — молвила она. — Не пора ли вам взяться за ум и найти выход из унизительного положения, в котором мы оказались? В противном случае я прибегну к собственным средствам.

Она произнесла последние слова с жеманством, словно женщина, которой ее зеркало сказало поутру: «Будь покойна: с таким личиком ты с голоду не умрешь!» — Опять ты за свое, Николь! — отвечал г-н де Босир. — Ты же видишь, дорогая, что я занят.

— Да, тасуешь карты и делаешь пометки на своих картонках!..

— Я же тебе сказал, что нашел его!

— Кого?

— Секрет повышения ставок.

— Опять все сначала! Господин де Босир, предупреждаю вас, что я постараюсь вспомнить кого-нибудь из своих прежних знакомых, кто мог бы упечь вас, как сумасшедшего, в Шарантон.

— Да я же тебе говорю, что это верный способ разбогатеть!

— Ах, если бы герцог де Ришелье был жив!.. — пробормотала вполголоса молодая женщина.

— Что ты говоришь?

— Если бы его высокопреосвященство кардинал де Роан не разорился!..

— Ну и что же?

— Если бы госпожа де ла Мотт не сбежала!..

— И что было бы?

— Уж я нашла бы средства, и мне не пришлось бы делить нищету с таким вот солдафоном.

И царственным жестом мадмуазель Николь Леге, или госпожа Олива, презрительно указала на Босира.

— Да говорю же тебе, — убежденно повторил тот, — что завтра мы будем богаты!

— У нас будет миллион?

— Миллион!

— Господин де Босир! Покажите мне первые десять луидоров от ваших миллионов, и я поверю в остальное.

— Вы их увидите нынче же вечером, именно эту сумму мне обещали…

— И ты отдашь эти деньги мне, дорогой? — с живостью откликнулась Николь.

— Я дам тебе пять луидоров, чтобы ты купила себе шелковое платье, а малышу — бархатный костюмчик. А на пять других монет…

— Что же?

–..Я добуду обещанный миллион.

— Ты опять собираешься играть, несчастный?

— Я тебе уже сказал, что нашел верный способ такого повышения ставок!..

— Да, да, такой же, как тот, который слопал шестьдесят тысяч ливров, остававшихся у тебя после «португальского» дела.

— Нечестно заработанные деньги не приносят счастья, — сентенциозно заметил Босир, — а я всегда думал, что мы несчастливы потому, что именно так я и заработал те деньги.

— Можно подумать, что эти ты получишь по наследству. Кажется, у тебя был дядюшка, который умер то ли в Америке, то ли в Индии… Это он завещал тебе десять луидоров?

— Эти десять луидоров, мадмуазель Николь Леге, — с некоторым превосходством проговорил Босир, — эти десять луидоров — вы слышите? — будут заработаны не только честно, но и в определенном смысле благородно! Речь идет о деле, в котором заинтересован не только я, но и вся французская знать.

— А вы — знатного происхождения, господин Босир? — насмешливо молвила Никель.

— Скажите лучше: «де Босир», мадмуазель Леге. «Де Босир»! — подчеркнул он, — так записано в свидетельстве о рождении вашего сына, составленном в ризнице церкви Апостола Павла и подписанном Вашим покорным слугой, Жаном-Батистом-Туссеном де Босиром, в тот самый день, когда я дал ему cbqc имя…

— Подумаешь: осчастливил!.. — прошептала Николь.

–..И состояние! — с гордостью прибавил Босир.

— Если Господь не смилостивится и не пошлет ему ничего другого, — покачав головой, возразила Николь, — бедному мальчику придется жить подаянием, а умереть в приюте.

— По правде говоря, мадмуазель Николь, — с раздосадованным видом промолвил Босир, — это нестерпимо: вы всегда всем недовольны!

— Да не терпите! — вскричала Николь, давая волю долго сдерживаемой злобе. — Никто вас не просит терпеть! Я, слава Богу, никому не навязываюсь и ребенка своего не навязываю. Да я хоть нынче же вечером уйду и попытаю счастья в другом месте!

Николь встала и пошла к двери.

Босир бросился ей наперерез и, раскинув руки в стороны, преградил ей путь.

— Да говорю же тебе, злючка, — промолвил он, — что это счастье…

— Что? — перебила его Николь.

–..наступит сегодня вечером. Я же тебе говорю, что даже если мои расчеты ошибочны, — а это совершенно невероятно, — я проиграю пять луидоров, только и всего.

— Бывают минуты, когда пять луидоров — целое состояние, слышите, господин мот?! Впрочем, вам этого не понять, ведь вы уже проиграли золотой слиток размером с этот дом.

— Это лишний раз доказывает мои достоинства, Николь: если я проиграл это золото, значит, мне было что проигрывать, а раз я мог заработать деньги раньше, стало быть, я и еще могу заработать; Бог всегда на стороне., ловких людей.

— Ну да, надейся, как же!..

— Мадмуазель Николь, уж не безбожница ли вы случайно?

Николь пожала плечами.

— Может, вы последовательница учения господина де Вольтера, отрицающего роль Провидения?..

— Босир! Вы — дурак! — отрезала Николь.

–..Что было бы неудивительно, ведь вы низкого происхождения. Должен вас предупредить, что эти идеи не пользуются популярностью в моем кругу и не имеют ничего общего с моими политическими воззрениями.

— Господин де Босир, вы — наглец! — прошипела Николь.

— У меня есть вера, слышите? И если кто-нибудь сказал бы мне: «Твой сын, Жан-Батист-Туссен де Босир, спустившийся, чтобы купить двухгрошовый леденец, поднимается сейчас, неся в руке кошелек, набитый золотыми», — я бы ему ответил: «Вполне возможно, на все воля Божья».

И Босир с благодушным видом поднял к небу глаза.

— Босир, вы — глупец! — заметила Николь. Не успела она договорить, как с лестницы донесся голосок Туссена-младшего:

— Папа! Мама!

Босир и Николь насторожились.

— Папа! Мама! — повторял малыш; голос его раздавался все ближе.

— Что случилось? — вскричала Николь, открывая дверь. — Иди сюда, детка, иди! — заботливо прибавила мать.

— Папа! Мама! — не унимался мальчик; его голос по-прежнему приближался, становясь все громче.