Владимир Потапов - Пылающие алтари

Наконец, буря утихла. Солнце взошло в синем, очистившемся от пыли небе и во всем своем великолепном сиянии поплыло над мертвой, обожженной суховеем степью. Глаза же людей оставались тусклыми от безнадежной тоски: тучи не появлялись по-прежнему, чтобы прикрыть гневное око божества.

Вместе с бурей в степь пришло моровое поветрие. Исхудавший, облепленный слепнями и мухами-жигалками скот стал падать от неизвестной болезни. Везде по степи лежали раздувшиеся, изъязвленные туши, черные от обсевшего их воронья. Ветерок из степи доносил тошнотворный запах. Казалось, сама земля источала эти ядовитые испарения. Шакалы и волки обходили падаль стороной. Какая-то сила гнала их прочь. Голодные, они стали разрывать свежие могильники и поедать трупы.

В Успе стало тесно. Сюда сбилось такое множество людей, какого не бывало даже в самые холодные зимы. Чтобы не занести язвенного заражения в крепость, Зарина запретила есть мясо и пить молоко животных из степи. По ее приказу воины-пахари вскрыли ямы-хранилища с заготовленными впрок мясными и молочными продуктами. Каждый сирак получал теперь скудную, но достаточную для поддержания жизни порцию желудка с мясом или колбасы с сыром.

По мере того как таяли запасы, перед сираками все отчетливее вырисовывался призрак грядущего голода. Если засуха и моровое поветрие затянутся и не удастся пополнить ямы-хранилища, голодная зима станет не меньшим бедствием, чем те, которые уже обрушились на бедных сынов степи. Будут пухнуть и умирать дети — надежда племени, руки ослабевших воинов не удержат меч, не натянут тетиву лука, не направят бег коня.

Тогда собрался Совет старейшин.

Их осталось мало, мудрых почтенных старцев. Фалдаран, Ниблобор, Сандархий, Родон — сколько достойнейших восседает уже на ковре Совета совместно с богами!

Их осталось мало, столетних белобородых старцев. Они, держащие в руках нить времени, хранящие мудрость предков, олицетворяли собой мозг племени. Они должны найти выход, спасти людей. На них сейчас надеялись больше, чем на милость богов.

Но сидя в шатре Совета под знаком Совы, мудрейшие молчали. Им не о чем было говорить, и это молчание было страшнее, чем засуха и буря, чем моровая язва.

Первым нарушил молчание Досимоксарф. Узловатые, будто сплетенные из вен руки его, едва удерживая посох, покоились на острых коленях. Когда он говорил, голова его медленно покачивалась, крупный кадык судорожно дергался под клочьями редкой седой бороды. Голос напоминал скрип несмазанного тележного колеса.

— Счастье придет к вам, сираки, — говорил Досимоксарф. — Боги вернут свою милость. Но они жаждут искупления, жаждут человеческой крови. Я готов положить свое сердце на священный алтарь.

Зашевелились, закивали старейшины. Самопожертвование Досимоксарфа пробудило их дремавшие умы: они согласны с мудрейшим братом — нужна человеческая жертва.

Ночь не приносила отдохновения истомленной от зноя земле. Ветер, врывающийся из степи через стены крепости, был по-прежнему горячим. Сама тьма была душной, насыщенной запахом тления.

Пламя угасающего костра то слабо трепетало от дыхания ночной степи, то вдруг выбрасывало длинный язык, и он на миг озарял сидящую на стянутом ремнями табурете Зарину, расшитый узорами полог царского шатра за ее спиной. От мерцания огня тьма вокруг становилась плотной, почти осязаемой.

Ант сидел рядом, поджав ноги, и смотрел на смуглое, будто вычеканенное из бронзы лицо повелительницы. Глаза ее, удлиненные, как у всех степняков, были широко открыты и оттого казались бездонными. Пламя костра высекало из них синие искры, а когда притухало, по лицу Зарины пробегали судорожные тени, черными змеями нырявшие в омуты зрачков. Ант видел, что царицу гнетет большая, тревожная дума.

Из темноты выступила вдруг фигура воина. Приветственно подняв копье, он сказал Зарине:

— Боги требуют человеческое сердце, повелительница. Почтенный Досимоксарф согласен лечь под жертвенный нож.

— Я знала это и ждала решения мудрейших, — твердо ответила зеленокудрая царица. — Только не дряблое сердце старика угодно богам. Обмана они не потерпят. Молодое, полное жизни сердце может ублагостивить их. Скажи Досимоксарфу, воин, что он, несмотря на возраст, сохранил суровое и чистое сердце настоящего сына Волка, но жертву его боги не примут. И еще, воин, передай Атоссе и жрицам других родов: пусть с рассветом выводят людей к могиле матери моей и сираков Томирии. Жертва будет достойна милости бессмертных.

Гонец исчез во тьме. Ант порывисто подался к Зарине:

— Что ты задумала, моя повелительница?

— Успокойся, Ант, — устало сказала Зарина, — твоему счастью ничто не угрожает. Папануа зажжет огонь на алтаре у брачного ложа храбрейшего воина. Остальное узнаёшь утром.

И пришел день — тихий, как сонное царство рыб на дне омута, жаркий, как самое нутро погребального костра, безоблачный, как жизнь ребенка. Небо над могильным курганом у излучины Ахардея было белесым, будто выгоревшим от беспощадного солнца. Кругом, насколько хватало глаз, тянулись вверх черные столбы дыма. Но то не были грозные вестники войны. По приказу жриц все племя вышло с рассветом в степь. Бросали в костры трупы животных, а следом кожаные подстилки и рукавицы, которых касалась падаль. Жгли камыш и травяной сухостой. Огнем стирали сираки печать моровой язвы.

К полудню огромное пространство вокруг городища было очищено, и люди собрались у могильного кургана Томирии. На его вершине стояла Зарина в окружении родовых жриц. Ант с недоумением увидел на ней наряд жертвы богам: бахрома из конских хвостов, вплетенных в ритуальный пояс, ниспадала на бедра царицы. Плечи покрывали распущенные зеленые волосы, обнаженная грудь блестела от обильного умащения лавандовым маслом, привезенным из-за моря.

Ант попытался протиснуться ближе к вершине кургана, но всюду натыкался на коричневые спины телохранителей царицы.

Над степью вдруг зазвучал ясный и звонкий голос правительницы, усиленный с помощью турьего рога:

— Слушайте меня, сираки! Могущественный Ахардей, добродетельная Папануа, боги неба, земли и рек, духи предков наших отвернулись от нас, и все демоны зла бросились терзать племя, оставшееся без покровителей. Я молила богов отвести от нас беды, но они не вняли моей мольбе. Им нужно человеческое сердце. Я отдаю им свое во имя вашего счастья, сираки.

Зарина надела еще один пояс — с мечом, на шею повесила украшенную золотыми привесками и бляшками плетенку, внутри которой лежал обточенный морем камень. Потом ей подали диадему, отделанную изящными спиралями из золотых жгутов, как бы повторявших извивы зеленых волос жрицы, и она возложила ее на голову.