Владимир Успенский - На большом пути. Повесть о Клименте Ворошилове

- Черемошину полное доверие оказали, выбрали его секретарем эскадронной партийной ячейки. - И совсем уже вскользь: - Ивана Ваньковича в кандидаты приняли!

- Калмыкова? - у Миколы аж сапог из рук выпал.

- А чему ты удивляешься? Человек полностью предан революционному делу, я его с радостью рекомендовал... И не пойму я, дорогой ты мой командир, вот чего: тебе по всем статьям место в первых рядах коммунистов, а ты никак на прямую борозду не свернешь. Подтянись малость насчет личной дисциплины, насчет женщин - и подавай заявление.

- Подтянуться, значит? - насмешничал Башибузенко. - Уже запрягаешь?

- Хорошего желаю.

- Ни к чему нам такой разговор заводить. Чего тебе от меня нужно? За Советскую власть убеждаешь? Не надо, я к ней, как к родной матери. Она мне самое главнейшее дала, я полным и равным человеком себя почувствовал. - Микола перестал стягивать второй сапог. - И теперь лучше сто раз жизнь отдам, чем на один день в обратное унижение. Так что я за свою власть воюю, и учить меня нет никакого смысла.

- На партийном собрании бы такие слова сказал! Рассуждаешь ты, Микола, как настоящий коммунист-большевик.

- Насчет коммунистов мы с тобой уже гутарили, и повторяю тебе, комиссар, еще раз: нет у меня к ним никакого доверия.

- Объясни же, в конце концов, почему?

- Раз ты, Роман Николаевич, так шибко за меня переживаешь и раз пошло меж нами такое вострое обсуждение, то давай я тебе пару задачек поставлю. - Башибузенко наконец справился с сапогом, в одних носках бесшумно дошел до стола, взял кисет, возвратился к печке. - Вот мы захватили вчера это село. С боем захватили, с потерями. И вот остановились мы с тобой в этой хате. Известно нам, что хозяйкин старший сын у белых служит. Может, в нас вчера стрелял... И еще у этой женщины двое парней на подросте. Тут они за стенкой в прирубе сейчас. Спят небось. Так почему же, ответь мне, комиссар, мы этой хозяйке не мстим за своих убитых товарищей, не тянем в распыл ее ребятишков, а ведем себя очень даже прилично?

- Обыкновенно, - пожал плечами Леснов. - Ты сам прекрасно знаешь, что Красная Армия безжалостно воюет со своими врагами, а женщины и дети тут ни при чем. Мирные жители за войну не в ответе.

- Мы вот даже пленных, которые из простых, не офицеры и не каратели, по домам распускаем или к себе берем, если хотят...

- Свои же люди... Заблудились маленько, не разобрались.

- Правильно, комиссар. А вот прошедшей весной, когда загорелся на Дону белый казачий мятеж, у нас половина станичников под одним знаменем воевала, половина - под другим. Земляки, сам знаешь, сватья да братья, в глубине кореньями переплелись. То, что мы в бою аж до самой смерти хлестаемся, понять можно. Мы мужчины, наше дело свою правду доказывать. Но чтобы станицы-хутора жечь, чтобы наших матерей да детишков искоренять - этого ни-ни. Нельзя. Сегодня белые придут, завтра красные: таким манером всю землю враз оголим.

- Ты к чему клонишь?

- Сейчас поймешь, комиссар. Говорили тогда, что кое-кто из коммунистов-то кричал: прижечь, мол, это восстание каленым железом. Гнезда мятежников должны быть разорены. Никакой пощады станицам, которые оказывают сопротивление... Понимаешь, целым станицам никакой пощады, а про тех, кто стрелял, и говорить нечего... А что за «гнезда» должны быть разорены? Это же хаты, семьи... Поэтому и болит душа, Роман Николаевич, очень даже болит. И не у меня одного. Придем с победой в родные места, а там после такого приказа ни кола ни двора да кресты на могилах у наших сродственников...

- Давно вестей нет?

- Какие вести, куда? Полгода мотаемся по военным дорогам за тыщу верст от своих.

- Да-а-а, подкинул ты мне задачку, - невесело произнес Леонов. - И что ты брехню разную слушаешь... Ты Ленина слушай, он человека понимает. А тот, кто так злобствует, тот не большевик.

- Га, в самую точку! - обрадовался Башибузенко. - Большевикам я доподлинно верю, а коммунисты для меня - лес темный.

- Пойми, наконец, - это одно и то же!

- На словах, может, и одно, а на деле получается разное. Ты вот в голове не держишь, чтобы весь этот дом с хозяйкой и парнишками, все это гнездо вырубить и огнем спалить, а другой коммуняка целые станицы уничтожать требует. Поэтому я стою за Советскую власть, за большевиков, а насчет всего прочего меня лучше не трогай.

- Чего тебя трогать, со временем сам поймешь, - сказал Леснов, досадуя на то, что не сумел переубедить своенравного казака.

Вспомнились слова Ворошилова, слышанные на совещании в политотделе. Крестьянин, и казак в том числе, слова слушает охотно, раздумывает над ними, примеряет к своей жизни. Но к одним голым словам у крестьянина доверия нет. Убеждать его надо делом, примером. Военному политработнику - примером собственного поведения буквально во всем - ив бою, и в быту.

Это верно. Иначе такому строптивому упрямцу, как Башибузенко, ничего не докажешь.

Утром 7 января Конная армия вместе с пехотой 8-й армии начала операцию по освобождению Ростова-на-Дону. Накануне был отдан подробный приказ, выработаны маршруты движения войск, назначены сроки занятия промежуточных рубежей и населенных пунктов, определено взаимодействие конницы со стрелковыми дивизиями, с броневиками и бронепоездами. Хорошо потрудились штабники, планируя наступление. Климент Ефремович остался доволен. Даже Семен Михайлович, гораздо больше доверявший своему опыту и чутью, чем бумажным расчетам, похвалил с усмешкой: «Гладко сработано».

А на рассвете, едва завязались первые бои, поднялась, завихрилась сильнейшая метель. Исчезла всякая видимость, занесло степные дороги, войска сбивались с маршрутов, теряли ориентировку, связь с соседями. Все перемешалось, командиры не знали, где свои, где чужие. В непроглядной белой круговерти вспыхивали неожиданные стычки. Начинали вдруг грохотать орудия. Чьи? Куда стреляли?

Буденный и Ворошилов, выехавшие в сопровождении Особого резервного кавдивизиона на передовую руководить операцией, тоже едва не сбились с пути. У Климента Ефремовича упало настроение. Так хорошо все наметили: двое суток - и Ростов наш. А теперь ничего не поймешь, не разберешь. Мир сузился до предела. Видны только заснеженные спины впереди да Семен Михайлович рядом.

Для Буденного будто и беды никакой нет. Посмеивался в усы: «Ничего, погодка кавалерийская, самая подходящая для внезапности, для неожиданности. Сейчас один лихой эскадрон может целый вражеский полк расколошматить».

Однако первая же неожиданность оказалась малоприятной. На хуторе Нижне-Тузловском, где не предполагалось никаких войск, обнаружили большое скопление конницы, пулеметных тачанок. Разведчики доложили: это свои. Оба полка 1-й бригады 6-й кавалерийской дивизии вместе со своим командиром Василием Ивановичем Книгой. Расположились по хатам, чаек попивают.