Владимир Успенский - На большом пути. Повесть о Клименте Ворошилове

- Как так? - помрачнел Буденный. - С фронта отошли, значит? Ну, я им сейчас!

- Погоди, Семен Михайлович, не торопись. Давай сперва комбрига выслушаем. Может, причина веская... Ты же всегда хвалишь Книгу. Находчивый, смелый...

- Перехвалил, видать, - хмуро ответил Семен Михайлович.

Он действительно любил ставить Василия Ивановича в пример, сквозь пальцы глядя на его мелкие упущения. В бригаде Книги было много ветеранов-буденновцев, больше, чем в других частях, сохранился вольный отрядный дух. На преданность Василия Ивановича всегда можно было рассчитывать. В лепешку расшибется, а старого друга-начальника не подведет.

Климент Ефремович тоже ценил хитрость и кавалерийский талант Книги. Хорошо освоив несколько вариантов ведения боя, Василий Иванович очень умело использовал их, каждый раз применяясь к обстановке. Наносил удар там, где его меньше всего ожидали, часто добивался успеха. А встретив сопротивление, отходил, сберегая силы. Только вот отходы эти не всегда приносили пользу, особенно соседям. В регулярной армий на первом плане общая цель, а не частная удача.

В географических картах Василий Иванович совершенно не разбирался и даже вроде бы гордился этим, говоря: «А я нюхом беру: по запаху чую, где север, где юг, где свои, где беляки». Днем выскочит на бугорок, оглядит в бинокль местность, расспросит жителей - и все ему понятно, будто вырос в этом краю. Ночью определялся в степи по звездам, по другим известным лишь ему приметам... Хорошо, разумеется, иметь такой дар, но что, если, к примеру, доведется действовать не в привычной степи, а в лесах или среди гор? Как без карты?

Многие буденновские командиры, особенно кто помоложе, тянулись к военной науке. Ворошилов подумывал открыть для них специальные краткосрочные курсы, а наиболее способных и грамотных послать на учебу в Москву.

Узнав о появлении начальства, комбриг Книга выехал навстречу. Хорошо, что улица узкая: не разминулись в снежных вихрях, столкнулись, можно сказать, нос к носу. Ветрище, холод, а на Василии Ивановиче, как всегда, лишь кожаная тужурка и кожаные штаны, заправленные в сапоги. На широком ремне кобура нагана и офицерская шашка.

- Ты почему здесь? - грозно спросил Буденный.

- А де ж мне быть?

- Не крути, сам знаешь! Отступил?

- Та отошел.

- Кто разрешил отойти? Начдив? Я?

- Та никто не разрешав, по своей аницативе. Навалились на мене беляки, один ход - назад.

- Откуда они взялись?

- Хто ж их знае, у такой пурге... Нажали крепко, я и отскочив.

- Приказ о наступлении тебе известен?

- Та слыхав. - Книга, прикидываясь тугодумом, укоризненно поглядывал на Буденного: чего, мол, цепляешься при члене Реввоенсовета, с глазу на глаз поговорим. А вслух: - Мы ж люди темные, у школах не обучалысь...

- Брось шутковать! - повысил голос Буденный. - Потери большие?

- Та не дюже...

- Докладывай по всей форме! - Семен Михайлович аж побледнел от негодования, по его лицу Книга понял, что валять дурака больше нельзя. Сказал потускневшим голосом:

- Так что два орудия потеряли.

- Бежал, значит?

- Отступал.

- Эх, ты! - выдохнул Буденный.

Высказался бы, наверно, покруче, не будь рядом Ворошилова. Всякое случалось в красной коннице, не одни лишь удачи, но орудия ценились особенно, их старались не бросать даже в самом трудном положении. А Книга - сразу два!

Не глядя на комбрига, Семен Михайлович процедил презрительно, почти не разжав зубы:

- Поднимай людей по тревоге! Выбить противника из Чистополья! Орудия захватить!

И круто повернул жеребца.

Из хутора выехали молча. Метель не утихала. Кони торили ровную пухлую целину. Только по ветлам, смутно вырисовывавшимся за белой кисеей, можно было понять, что не сбились с большака.

- Не зря ты бригаду поднял? - беспокоился Климент Ефремович. - Не заплутается Книга?

- Василий Иванович-то? Он теперь зол, как зверь! Своим знаменитым нюхом до Чистополья дойдет. Вместо двух орудий четыре захватит, помяни мое слово. Знаю я его штучки... Ишь ты: «Мы люди темные», - передразнил Буденный. - Теперь он враз просветлеет!

- Может, все-таки остановить нам общее наступление? - продолжал Ворошилов. - Опасаюсь я, что все окончательно перепутается.

- А уже перепуталось, - повеселел Свмен Михайлович.

- Тем более.

- И у нас перепуталось, и у белых тоже. Мы наугад тычемся, и они ничего не видят, не знают. Кто смелей, кто настойчивей - тому и везет. Дерзость для нас на первом месте. О чем я тебя попрошу - не мешай мне сейчас!

- Как понять?

- А так и понимай, - усмехнулся Буденный. - Есть дела, в которых ты дока непревзойденный, и я в таких делах безмолвно тебя слухаю. Но и ты в этот раз послухай без возражений. Эта бесноватая погодка как раз для меня. Нутром знаю, как запутаю, запетляю сегодня их благородиев. Нонче мой день. Только ты меня не окорачивай, узду не натягивай.

- Не буду, - без особой охоты согласился Климент Ефремович. - Ты запутывать-то запутывай, но все же помни: за удачу или за провал мы оба одинаково отвечать будем.

- Сам отвечу.

- Не выйдет, Семен Михайлович. С обоих спрос, обоим одна боль.

- Но на нонешний день ты согласный?

- Договорились, - кивнул Ворошилов.

С этой минуты Климент Ефремович до самого вечера ничего не сказал Буденному поперек, хотя в мыслях не всегда одобрял его решения. Однако видел: Семену Михайловичу сейчас лучше не противоречить, не сбивать пыл. Буденный не просто работал, не просто действовал; а вдохновенно творил эту операцию, развернувшуюся на большом пространстве за снежным занавесом, втянувшую в себя многие тысячи людей, большое количество пушек, пулеметов, бронепоездов.

Обосновался Реввоенсовет в селе, где находился штаб 6-й кавалерийской дивизии, но не вместе с этим штабом, а на другом конце улицы. Климент Ефремович понял Буденного: если влезешь в дела и заботы одной этой дивизии, то потеряешь масштабность, притупится ощущение всей операции. Ну, а узел связи дивизии, ее резервные эскадроны - на всякий случай вот они, под рукой.

Семен Михайлович занял дом возле церквушки, с виду ничем не выделявшийся, но внутри спланированный по-городскому, без большой печки посредине, и потому казавшийся просторным. Ковер на стене, посуда в красивом шкафу. Крашеный, чуть поскрипывающий пол. Буденный велел все лишнее вынести, оставить только стулья, а два стола сдвинуть вместе. На них скатертью легла карта с плохо стертыми следами карандаша... У правой руки - еще одна карта, поменьше, но очень подробная, захваченная у беляков. Тут же три полевых телефона.

Все это - и карты, и телефоны - появилось мгновенно. И захлопали двери, забегали ординарцы, громкими голосами наполнился дом. Ржали под окнами кони, цокали по льду подковы. Закрутилась бешеная коловерть - успевай поворачиваться. По всем направлениям поскакали разведчики и связные.