Валерий Осипов - Река рождается ручьями. Повесть об Александре Ульянове

- Но ваша лаборатория была отправлена на дачу вместе с вещами Ананьиной?

- Да, вместе.

- Странное получается совпадение, не правда ли?

- Что вы имеете в виду?

- Кое-что любопытное...

- А именно?

- Слушайте меня внимательно, Ульянов. До того дня, пока вам не понадобилось сделать недостающую часть динамита, Ананьина на даче не жила. Потом она перевозит в Парголово свои вещи вместе с вашей лабораторией...

- Это случайное совпадение.

- Дальше. Ананьина заявляет вам, что вы не устраиваете ее как репетитор ее сына только после того, когда изготовление динамита закончено, но никак не раньше этого.

- Это тоже случайно, господин прокурор.

- Александр Ильич, а если честно, а?.. Через Ананьину и Новорусского вы держали связь с Исполнительным комитетом... Ведь правильно?

- Господин ротмистр, ваш вопрос не только не серьезный, но и просто смешной.

- Ах, Александр Ильич, нам с прокурором вовсе не до смеха!

- Ульянов, как звали сына Ананьиной?

- Николай.

- Сколько раз вы занимались с ним?

- Один или два.

- И Ананьина только на пятый день высказала вам свое неудовольствие как педагогу?

- Да, только на пятый.

- А вы не находите это странным?

- Нет, не нахожу.

- Значит, пять дней в доме Ананьиной живет чужой человек, с сыном ее, как было договорено, не занимается, сутками напролет возится с химической аппаратурой. И хозяйка все пять дней никак не реагирует на это, считая, что все идет нормально?

- Да, Александр Ильич, тут концы с концами не сходятся...

- Ульянов, что вы брали с собой в Парголово? Из личных вещей?

- Кажется, одну рубашку..,

- И все?

- Да, все.

- А постель? Одеяло, подушка?

- Все это давала Ананьина.

- А вознаграждение?

- В каком смысле?

- Сколько вы должны были получать за свои уроки? Был разговор об этом?

- Нет, не было...

- Где вы обедали, когда жили в Парголове?

- Я обедал вместе с хозяйкой и ее сыном.

- Смотрите, Ульянов, какая забавная получается картина: пять дней вы живете в доме совершенно чужого человека, с сыном хозяйки не занимаетесь, а вас поят, кормят, дают вам белье... Спрашивается: за что? За какие заслуги? Вывод напрашивается сам: за то, что вы с утра до ночи ковыряетесь в своих пробирках. То есть за то, что вы изготовляете динамит. Хозяйка Дома знает об этом, она в одном заговоре с вами... Больше того, она связана с другими участниками заговора, имена которых вы пока назвать отказываетесь, ухудшая тем самым и свое положение и положение вашей семьи, особенно ваших братьев в Симбирске...

- Кроме арестованных участников заговора, списки которых вы мне вчера показывали, никакие другие имена мне не известны.

- А ну-ка, посмотрите мне в глаза, Ульянов... А для кого вы тайно оставили в доме Ананьиной еще одну партию нитроглицерина?

- Нитроглицерина?

- Да, да, между оконными рамами? В комнате, которая находилась напротив вашей лаборатории?

- Я сейчас уже не припоминаю... Впрочем, да, я, кажется, действительно оставил часть нитроглицерина в банке со слабым раствором соды. Для безопасности.

- Не оставили, а спрятали! И не в своей лаборатории, а в другой комнате... Этот нитроглицерин предназначался для тех участников заговора, которые еще находятся на свободе. Они должны повторить покушение на государя!

- Никакого повторения мы не собирались делать...

- Вы лжете, Ульянов! Нагло лжете... Вы запутываете следствие. Вы отказываетесь назвать имена еще не выявленных участников заговора. Учтите: это найдет отражение в вашем приговоре.

- Я никого не запутываю, господин прокурор.

- Значит, за спрятанным вами нитроглицерином никто не должен был прийти?

- Никто.

- В таком случае, кому же предназначалась оставленная вами в доме Ананьиной - с разрешения хозяйки, разумеется, - столь тщательно и квалифицированно подобранная химическая лаборатория? Господин ротмистр, соблаговолите прочитать протокол обыска в доме Ананьиной в Парголове.

- С удовольствием. Так, так... Гм, гм... Ага, вот!., «...а также обнаружены и приобщены к делу следующие химические приборы и реактивы: четыре банки из-под азотной кислоты, два стеклянных градуированных цилиндра, два термометра, три фарфоровые вытяжные чашки, четыре стеклянных колпака, полторы бутылки серной кислоты, пакет магнезии, один ареометр, две лампочки, хлористый кальций, несколько железных треножников, три десятка тонких стеклянных трубок, пробирки, колбы, щипцы, пинцеты, медицинские весы, резиновые перчатки...» Одним словом, целый арсенал. Вполне хватило бы еще на добрую дюжину покушений.

- Ну, что вы теперь скажете, Ульянов? Кому в наследство оставляли вы этот динамитный завод?

Химическая лаборатория... Динамитный завод... Вытяжные чашки, ареометр, хлористый кальций, колбы, пинцеты, медицинские весы, резиновые перчатки...

Саша сделал несколько шагов по камере. С каким злым наслаждением читал ротмистр протокол обыска... Они обязательно, непременно хотят увеличить степень виновности Ананьиной и Новорусского. Целый день они расспрашивали его только о Парголове... Но так ничего и не добились. Значит, следующий допрос опять будет о Парголове, снова начнут прокурор и ротмистр задавать вопросы о серной кислоте, нитроглицерине, о химических опытах на даче Ананьиной...

Химия. Могучая, всепроникающая наука. Энциклопедия естествознания. Весь окружающий человека материальный мир пронизан химическими закономерностями. Путеводная нить химии связывает воедино, в одну общую систему, все естественные знания.

В памяти возникла голова Менделеева. Огромная, поражающая своими размерами. Высокий бледный выпуклый лоб. Циклопическая лобная кость гения. И копна золотистых волос до плеч... Волосы сверкают, переливаются (это когда в седьмой, любимой менделеевской аудитории в университете падают из окна лучи солнца), и кажется, что это вспыхивают и сверкают ряды и периоды периодической системы, чтобы, в который уже раз, возникнув здесь, перед студенческой аудиторией из страстных, порывистых слов лектора, лечь в квадраты и ячейки таблицы элементов на грифельную доску, расчерченную мелом рукой самого Дмитрия Ивановича.

Да, Менделеев всегда читал страстно, порывисто, самозабвенно. От него исходил к слушателям некий гипнотический заряд. Он как бы приобщал каждого студента к возникшему некогда в его, менделеевском, сознании открытию. Восстанавливая каждый раз заново перед аудиторией свои рассуждения, Дмитрий Иванович как бы открывал перед слушателями закономерности рождения гениальной мысли.

В такие минуты напряженная тишина повисала в седьмой аудитории. Никто не писал, не конспектировал лекцию, все бросали перья и с жадным, безмолвным восторженным обожанием следили, как возле грифельной доски, неторопливо стуча мелом, встряхивая то и дело огромной копной золотистых волос, резко и угловато, пронзительно и необычно распахивал настежь свой могучий интеллект один из величайших людей мировой науки. Гениальный ум возвышенно и бескорыстно открывал тайны своего движения, щедро раздаривал слушателям свои сокровища. Лучи солнца, косо падающие из окна, рождали над головой стоящего около грифельной доски человека золотистый нимб... И для всех них, его студентов и слушателей, он был в такие мгновения действительно богом - могущественным творцом нового знания, нового мира, новых законов, по которым существует и развивается жизнь.