Борис Тумасов - Лжедмитрий II: Исторический роман

Обнесена Москва высоким деревянным срубом с башнями с воротами крепкими. Не раз сдерживали они город от коварных крымцев и иного неприятеля, спасали люд от угона в неволю.

Миновал Артамошка Акинфиев стрелецкие заставы и, дождавшись, когда распахнутся ворота, выпуская санный поезд, выбрался из города.

Шел он, остерегаясь стрелецких засад и караулов, избегая проезжих дорог. В Коломенском немедля разыскал Болотникова. Иван Исаевич обрадовался, обнял Акинфиева, усадил рядом.

— Вовремя явился, атаман. Чать слыхал, как нас у Симонова монастыря воеводы Шуйского перехитрили. Здесь, Артамошка, не без измены. Кто-то из наших навел. Но кто — вот задача. Коли не дознаемся и не изничтожим змея коварного, много бед жди от него… — Покликал Феклу. — Покорми. — Поднял глаза на Акинфиева. — Ну что в Москве разузнал?

— У Калужских и Серпуховских ворот полки осадного воеводы Туренина и воеводы на вылазке Скопин-Шуйского. Да в Даниловом монастыре стрельцы. И за Яузой воинство.

— Знакомцы воеводы. Один меня на Пахре пощипал, другого Федька Берсень пленил, да я отпустил, наказав, что вдругорядь не помилую. А о полках за Яузой прошлой ночью в деле прознали. Вот их-то часть и прорвалась в Симонов монастырь.

— С Двины, Иван Исаевич, пришли на Москву четыре тысячи стрельцов, сам их видал, да из Ярославля и Твери еще поджидают.

Нахмурился Болотников:

— Надобно было раньше дороги на Москву перекрыть. Немедля послать через Яузу на Красное село Пашкова, а сами из Коломенского перейдем Москва-реку и ударим на Рогожскую слободу. Довольно без дела топтаться, выжидать, покуда воеводы Шуйского первыми начнут.

Замел, завьюжил ноябрь, сковало Москву-реку и Яузу. По ночам трещали деревья, и в стылом воздухе четко слышен любой звук. Таких морозов не помнили на Москве давно.

В сутки болотниковцы острог укрепили, опоясались в два ряда санями с сеном, водой полили, стала крепость ледовая и, выставив дозоры, отогревались по избам и землянкам. Казачья стража теперь под самыми московскими стенами шарила. Завяжут короткую перестрелку, засвистят по-разбойному и ускачут на другой берег. Случалось, и в сабли стрельцов брали.

Стало о том известно князю Скопин-Шуйскому, тот ахнул:

— Вот те и ворье, мороз с выгодой для себя повернули, поди-ка!

Как раз князь Туренин к нему пожаловал. Михайло Васильевич ему говорит:

— Все боле и боле убеждаюсь в уме холопа Ивашки Болотникова и в ратном деле искусен. С таким воеводой и помериться воинским умением не зазорно. Быть вскорости бою жаркому, вот-вот полезут разбойники на приступ.

— А может, князь Михайло Васильевич, поостерегутся? — с надеждой спросил Туренин. — Отсидятся до тепла и на Украину, в свое разбойное гнездо, поворотят. Вона как укрепились, ровно сами в осаду засели.

Скопин-Шуйский разочаровал:

— Нет, князь Дмитрий Васильевич, не утешай себя. Ворам Москва надобна, животы наши. А ледовая крепость на всяк случай, вдруг да откинем их от города, тогда они в ней отсидеться попытаются. — И поглядел на заиндевелое оконце. — Нам бы не допускать воровские полки к Москве, в зачатии задушить, когда Болотников еще силы не скопил. А нынче каждый день дорог. Не откинем разбойников от Москвы — гибель наша неминуема. Холопы поднимутся повсеместно, перекроют дороги на Москву, и ждать нам подмоги будет неоткуда.

— Безотрадно, безотрадно, — сокрушался Туренин.

— Куда как худо, упустили время. Поскачу-ка я, князь Дмитрий Васильевич, за деревянные стены, погляжу еще разок, чего там воры затевают.

Тем часом, когда Скопин-Шуйский, расставшись с Турениным, ехал по московским улицам, направляясь за город, Болотников держал совет с воеводами. Набились в избу, расселись по лавкам полковники и есаулы, тут же Пашков, Ляпуновы, Сунбулов, Скороход, Акинфиев, казачьи атаманы Беззубцев, Межаков.

Дождавшись, когда угомонятся, Иван Исаевич спросил:

— Как порешим, други-товарищи, зароемся в норы, отсидимся до тепла либо двинем на слом?

Пытливые глаза останавливались на каждом. Не торопил, выслушал, что говорили крестьянские воеводы, и по всему выходило, они готовы к приступу. Болотников одобрительно кивнул:

— Одна у нас задумка. А коли так, тебе, Истома, с веневдами, каширцами и всем твоим воинством Красное село держать и от него на Москву двинуть; атаман Юрко Беззубцев — от Заборья, вам, Ляпунов Прокопий и Григорий Сунбулов, с рязанцами у Котлов держаться, а мне — от Коломенского на Рогожскую сторону. — Остановил взор на Межакове и Скороходе. — Твои казаки, атаман, и ты, Митрий, с засадным полком на том берегу Москвы-реки станете. В бой вступите по моему знаку. Когда начнем? О том загодя скажу…

Той же ночью, сызнова татем-душегубцем, прокрался Никишка в Москву, доставил Василию Ивановичу Шуйскому тайное письмо от Ляпунова. Уведомлял Прокопий царя о замысле Ивашки Болотникова и где, какими силами ждать воров.

Подвинув к огню кресло, ростовский митрополит Филарет взял с аналоя грамоту патриарха и, шевеля губами, в который раз прочитал:

«…а смоленские и вяземские и окрестные их грады воинский и посадские и по селам все люди крепко помнят, на чем целовали крест государю царю и великому князю Василию Ивановичу всея Руси».

Филарет читал… Нависшие брови, мудрые, многознающие глаза. Из-под монашеского клобука до самых плеч спадают густые волосы… Бесшумно пришел черный монах с охапкой березовых дров, подложил в печь, удалился. Оторвался Филарет от письма, подумал: немощен телом Гермоген, но крепок духом, слова пламенные. Недавно с амвонов соборов и церквей возглашали его послание. Гневно проклинал патриарх еретиков и воров, взывал заблудших остерегаться мятежников.

Горькие мысли у митрополита Филарета: необычный мятеж на Руси, восстали крестьяне на господ, пошатнули государство. Москве угрожают. Выстоит ли Первопрестольная? Хоть и собрал Шуйский великую воинскую силу, но и у воров целая армия. Уверовали они в живого Дмитрия и что даст он им волю и землю.

Короткое письмо Гермогена. Требовал патриарх денег на войско.

Оставив основные силы в Коломенском, Болотников перевел десятитысячный отряд на левый берег Москвы-реки, первым навязал бой у Рогожской слободы. Против него воеводы Скопин-Шуйский и Татев бросили вдвое превосходящие полки. Трудно пришлось болотниковцам, однако не отошли. Покуда Артамошка и казаки Межакова, спешившись, сдерживали левое крыло и центр, Митя Скороход тремя тысячами ударил по правую руку.

К ночи закрепились на левобережье.

Накануне Иван Исаевич сказал Скороходу:

— Седни еще не главная война, прощупаем, каким воинством царь богат. Чую, Митрий, из воевод Василия Шуйского князь Михайло Скопин особлив. Поглядим, что он нам выкинет.