Борис Тумасов - Лжедмитрий II: Исторический роман

На следующий день бой начали воеводы Скопин-Шуйского. Стрелецкие полки перешли спозаранку на правый берег, повели сражение. Заходом в Замоскворечье князь Скопин-Шуйский намерился нанести удар основным силам Болотникова в Коломенском и создать угрозу его отрядам на левом берегу у Рогожской слободы.

Крестьянский воевода раскусил княжеский замысел и, повернув отряд от Рогожской слободы, ударил по левому крылу царского войска.

Гнутся стрельцы, того и гляди, побегут. Заметил это Скопин-Шуйский, послал князя Татева с полком. Теперь уже трудно приходится болотниковцам.

А у Красного села на Пашкова насел князь Мстиславский, у Заборья на казаков Беззубцева воевода боярин Воротынский давит. И только у Котлов царский брат Дмитрий Шуйский в выжидании, будто не на кровавую битву нацелился, а в гости зван.

Ляпуновы с Сунбуловым своих рязанцев особняком держат. Артамошкины ватажники злословят:

— Известно, дворяне! Не чета нам, холопам.

Пустили ватажники в царских воинов рой стрел, топорами грозятся и шестоперами. Наконец Прокопий Ляпунов подал знак. Тронулись рязанцы. Выставив рогатины и пики, двинулись ватажники. За Акинфиевой спиной топот ног, дышат шумно. Какой-то мужик громко говорит товарищу:

— Слышь, Петруха, в Москве с боярынями побалуем. Отоспимся на пуховиках!

— Поедим да попьем всласть, Харитон!

Сошлись. Лихо рубится Артамошка, машет саблей, озверело дерутся ватажники. Не отстает от него Тимоша. Наседают стрельцы, обходят царские полки крестьянских ратников.

— Держись, ядрен корень, не робей! — подбадривает Акинфиев товарищей. — Поднажмем!

— Харитон! Харитон! Убил-таки растреклятый стрелец. Вот те и поспал с боярыней!

Тут голос Тимоши послышался:

— Атаман, дворяне-то!..

Кинул взгляд Артамошка туда, где Ляпунов и Сунбулов бьются. И тут только разглядел, как расступились стрельцы коридором, пропускают рязанцев в свой тыл.

«Измена!» — мелькнула мысль у Артамошки.

Пятятся ватажники, давят на них царские воеводы, пересиливают.

— Отходи в Котлы! — закричал Акинфиев.

Не отступали, бежали, преследуемые стрельцами да ляпуновскими и сунбуловскими конными рязанскими дворянами.

Потом, когда уже в Котлах удалось отбиться от царских воевод, рассказывал Тимоша Артамошке и товарищам, что видел самолично, как рубили ватажников Гришка Сунбулов и братья Ляпуновы.

Шуйский едва от обеденной трапезы отошел, как ему доложили, что прибыл гонец от князя Мстиславского.

Посланец не вошел, ворвался в дворцовую палату, в шубе, едва шапку скинул, лик довольный, с мороза раскраснелся. Василий Иванович рот от удивления раскрыл, доселе такой дерзости не видывал, чтобы в царские хоромы да в шубе. Даже братья, допреж порог переступить, в сенях в порядок себя приводили. Шуйский намерился гонца прогнать, прикрикнуть, но тот опередил, поклон низкий отвесил, промолвил:

— Государь, Ляпунов Прокопка с братом своим Захаром и дворянами рязанскими в твое войско переметнулся, воров бьет!

Поднял Шуйский очи горе, перекрестился истово:

— Слава те, Господи, услышал мою молитву, — маленькими шажками приблизился к гонцу. — За весть твою добрую дарю тебе деревни с землями в Арзамасском уезде. А Ляпуновых пожалую в думные дворяне. Да пусть Прокоп о том отпишет Пашкову, доколь он будет с ворьем якшаться, ино поздно будет. Коль не от моего царского гнева погибнет, так от самих разбойников. Ему ль неведомо, что сам Ивашка Болотников в подметных письмах взывает избивать бояр да дворян, какие не с нами.

Велев звать ближних бояр, Шуйский сказал сам себе:

— Теперь самая пора всем войском на воров обрушиться.

Многочисленное царево войско во всем своем величии, блистая доспехами, окропленное патриархом Гермогеном святой водой, накануне отслужившим молебен у гроба царевича Дмитрия, выступило из города, построилось в поле.

Торжественно и празднично заливались колокола по Москве. В расшитых серебром и золотом теплых кафтанах воеводы Скопин-Шуйский, Мстиславский, Воротынский, Татев и другие объезжали полки: князья с оружной челядью, бояре с дворянами служилыми, тут же и рязанцы-изменники, стрельцы, даточные.

В Успенском соборе полумрак. От каменных плит и саркофагов у стен тянет холодом и тленом, а в вышине, под куполом, не ветер гуляет, святые шепчутся.

Шуйский в соборе один на один с угодниками — строгие лица, всевидящие очи.

— Господи, — выговаривают побелевшие губы, — отчего милостив ты к вору? Грешен я, кары достоин, но не лишай скипетра державного…

Гласом Божьим, добрым предзнаменованием виделся Шуйскому переход рязанцев. Он, государь Василий Иванович, Ляпуновых и Сунбулова пожаловал новыми селами и других рязанских дворян-переметов одарил щедро, в службу взял.

Вчерашним днем новая радость, воевода Крюк-Колычев привел в Москву смоленские и рязанские полки. Смоленские ребята зубастые на Москве похваляются: «Наши молодцы не бьются, не дерутся, а кто больше съест, тот и удалец».

Скрипнула соборная дверь, Шуйский оглянулся. К нему мелкими шажками направлялся патриарх Гермоген.

— Государь, отринь смятение, яви лик свой народу. Предстань перед воинством на белом коне и с мечом.

Князь Михайло Скопин-Шуйский в ночной рубахе до пят, опустив ноги на разостланную у ложа белую медвежью шкуру, зевнул, потянулся и легко понес молодое тело к заиндевелому оконцу. Подышал, потер пальцем по проталинке. Ну и денек! Ясный, морозный. Снег искрился, тихо, безветренно.

Верный челядинец помог князю облачиться, подал шубу и саблю. У крыльца Михайлу ждал застоявшийся конь. Увидев хозяина, скосил глаза, заржал призывно.

По Москве Скопин-Шуйский гарцевал, красуясь, чуял, из окон хором не одна молодая боярыня или боярская дочка им любуется. За городом пустил наметом. К войску князь Михайло подъехал первым из воевод. Потом появились Нагой, Туренин, Лыков, все в броне, приоружно.

Скопин-Шуйский уверен: бой предстоял большой и решающий. Царь согласился с ним, князем Михайлой, и другие воеводы не возразили: Мстиславскому и Воротынскому предстояло сдержать казаков в Заборье и охватить кольцом, не дать отойти, если побежит Болотников. А князю Дмитрию Шуйскому да воеводе Крюк-Колычеву и рязанцам Ляпуновым и Сунбулову против Красного села встать. Прокопий Ляпунов посулил уговориться с Пашковым, чтоб вслед за рязанцами покинул воров. Ежели в бою переметнется Истома с веневскими и каширскими дворянами к Шуйскому, не устоять разбойникам.

Себе Скопин-Шуйский оставил Болотникова. С ним намерился потягаться силой и воинским умением. И от предчувствия скорого сражения не ощущал князь Михайло боязни, наоборот, настроение было праздничное. Он не задумывался, отчего такое с ним, видимо, молодость и самоуверенность взыграли.