Евгений Анташкевич - Харбин

– Молодёжь!

– Что – молодёжь? Какая? Наша, русская, здесь? – с силой поставил ударение на «здесь» Адельберг.

– Да, наша, в смысле, конечно, ваша… здесь!

– Вы имеете в виду русских из харбинских слободок и рабочих окраин?

– И этих! Но, Александр Петрович, в основном – ваша! Ваша молодёжь, тех, кто в России что-то потерял! – Асакуса это сказал с нажимом, жёстко, на выдохе.

Адельберг положил руки на стол и, внимательно глядя Асакусе в глаза, спросил:

– Вы хотите подверстать нашу молодёжь?

Асакуса удивлённо поднял брови:

– Как вы сказали? «Подверстать»? Что такое «подверстать»?

«Он не знает этого слова! Подскажем!»

– Подверстать, Асакуса-сан, если объяснить без особых затей, – это «приобщить». Когда книгу в типографии составляют, её верстают, то есть набирают текст в рамку, собирают части в целое, что ли. Когда книга свёрстана, она как текст готова, она составляет единое…

– «Подверстать»! Хорошее слово, надо запомнить! – не дослушал Асакуса, но было видно, что он несколько раздосадован, это было впервые, когда он не понял русского слова и это заметил собеседник. – «Подверстать», – медленно повторил он, – именно «подверстать»! – Он посмотрел в глаза Адельбергу.

– Куда? В армию? – так же медленно спросил тот.

Асакуса промолчал.

– Тогда почему об этом говорите вы, офицер разведки? Разве это ваше дело?

Японец замялся с ответом, неожиданно помог метрдотель, он подошёл со спины и что-то тихо прошептал на ухо. Асакуса поднял лицо, переспросил и как-то, чуть ли не со свистом, выдохнул, то ли от досады, то ли с облегчением.

– Вот так, Александр Петрович! Только дошли до самого интересного… «подверстать»!.. – хмыкнул он. – А тут начальство вызывает! Руководство. Но это не важно! Короче говоря, – служба! – Он побарабанил пальцами по столу. – Я вынужден и на сей раз прервать нашу интересную во всех отношениях беседу, но, надеюсь, при более благоприятных обстоятельствах мы её продолжим. Имею к вам только одну просьбу…

– Конечно, конечно! Никому, никогда и ни за что! Господин полковник, – это понятно! Да и к чему? В Турции гонцам, которые приносили султану плохие новости, рубили голову. Я ваши новости в русское общество не понесу.

Асакуса и Адельберг уже стали подниматься из-за стола, но упоминание Турции почему-то остановило японца.

– Турция! Очень к месту!.. Давайте в следующий раз поговорим о турецких янычарах. Вам – машину?

Адельберг удивлённо глянул на собеседника, тот уже откланивался.

– Ну что вы! Мне – два шага! – ответил он и подумал: «Янычары! При чём тут янычары?»

Идти до дому было близко, но в таком настроении не хотелось предстать перед Анной и делать вид, что не замечаешь вопросительных взглядов дотошного Тельнова. Он прошёл мимо калитки, увидел через занавески свет в гостиной и решил немного пройтись, чтобы привести мысли в порядок. Теперь было ясно, с какой целью японский разведчик позвал его на эту встречу. С предложениями о сотрудничестве к нему перестали подходить уже несколько лет назад. Под разными предлогами он смог отказать всем партиям и политикам и при этом сохранить довольно спокойное отношение к себе. Видимо, те, которые считали себя руководителями так называемого Белого движения, всё-таки понимали, что, как бы они ни пытались себя показать, ничего из этого не получалось. У одних не было денег, у других – влияния, идеи третьих были эфемерны до хрупкости. Единственная партия, которая набирала силу в Харбине, – это была фашистская партия Константина Родзаевского. Нервическая личность, оратор от рождения, человек злой и деятельный, он со своими «трёхлетками» по борьбе с большевистской Россией привлекал, однако, не ветеранов Белого движения – в основном к нему шла молодёжь. Некоторое время к Родзаевскому охотно примыкали офицеры, которые попали в водоворот Гражданской войны ещё совсем молодыми, или угодившие в самую гущу кровавой каши уже на исходе. В них надолго засел детонатор мести, они бурлили деятельностью по созданию чего бы то ни было, чтобы бороться с большевиками. Однако эта активность постепенно проходила. Особенно после провальной ходки в 1936 году на Сибирскую железную дорогу укомплектованного фашистами и подготовленного японцами отряда диверсантов. На советской территории он был почти полностью уничтожен. Как Родзаевский и японцы ни пытались скрыть этот провал, в городе о нём знали. После этого фашисты тоже стали постепенно терять свой авторитет.

Перед началом формирования этого отряда в августе 1935 года в разговоре Асакусы с Родзаевским, по неожиданному приглашению японца, принял участие и он. Он прекрасно это помнил.

В тот день они сидели за сервированным на троих столом в ресторане харбинского Яхт-клуба рядом с настежь открытым окном прямо над быстрым течением Сунгари. Асакуса не предупредил его о цели встречи, просто пригласил пообедать «в приятном обществе».

Была середина дня, зал был пуст, два официанта лениво ходили с полотенцами и отгоняли мух от стоявших на столах приборов. Их стол был сервирован в европейском стиле. Асакуса ждал ещё одного гостя, поэтому, пока тот не подошёл, пили охлаждённую сельтерскую воду.

В зал вошёл молодой человек с большой курчавой прозрачной бородой, в сером костюме, белой в светло-голубую полоску рубашке и в чёрном галстуке. Адельбергу показалось, что он не вошёл, а ворвался, его движения были порывисты. Он увидел Асакусу и двинулся к нему, но тут же запнулся, увидев рядом с ним незнакомого русского.

– Константин Владимирович! – Асакуса поднял ему навстречу руку. – Подходите!

Молодой человек сделал локтями неловкое движение, как будто отталкивался от чего-то, весь подобрался и направился к столу.

– Присаживайтесь! – сказал Асакуса и, обратившись к Адельбергу, вежливым жестом указал на гостя: – Прошу любить и жаловать – Константин Владимирович Родзаевский, человек в Харбине известный, в особых представлениях не нуждается.

Александр Петрович приподнялся, и оба русских коротко поклонились друг другу. Адельберг ожидал, что Асакуса представит и его, но тот сразу завёл с Родзаевским разговор о делах Русской фашистской партии, об успехе её третьего съезда, вспомнил о том, как Родзаевскому вручали самурайский меч, потом перешёл на некоторых персон из русской эмиграции. Родзаевский отвечал отрывисто, нервно и то и дело поглядывал на Адельберга, которого Асакуса ему так и не представил. Так продолжалось минут пятнадцать или двадцать, потом, когда официант расставил закуски и налил всем коньяку, Асакуса провозгласил первый тост, за микадо. Все выпили, но нервозность за столом не прошла. Адельберг тоже чувствовал себя не очень ловко, – несмотря на русскую сервировку, всё, что происходило за столом, было не по-русски, но было ясно, что Асакуса делает это специально.