Николай Сергиевский - Семибоярщина

— Тяжко под ляхом быть.

— Уж и не скажи, князь! — ответил мрачно Силантий. — Ну да недолго им.

— Теперь недолго, — ответил князь, — когда «вора» нет. Убит он, татары его зарубили!

Силантий как-то странно запрыгал на месте и потом вдруг бросился на шею князю, забыв свое холопское звание.

— Батюшка, князь! Да ведь теперь карачун поляку! — закричал он.

— Тсс! — смеясь, остановил его князь.

Силантий смущенно отступил, но радость снова охватила его. Он шел и всем встречным русским радостно говорил:

— «Вора» в Калуге татары убили.

И все встречные крестились, а потом, радостно махая руками, бежали от него по улице, разнося всюду счастливую весть.

Кузьмич, длинный и сухой старик с белой бородой по пояс, встретил гостей хлебом-солью.

— Будьте счастливы! — сказал он.

— Бог с тобою! — ответили они.

— А какую они весть несут! — сказал с порога Силантий. — Истинно вестники Божии!.. «Вор» убит!»

Кузьмич набожно перекрестился.

— Ну, — сказал он, — теперь не владеть нами полякам!

— А что я-то говорю! — ответил Силантий. — Теперь, господа честные, простите, мне беспременно надо с этою вестью к Матвею Степановичу идти!

Друзья остались одни в светлой, просторной горнице. На их постелях лежали готовые польские одежды. Андреев осмотрел их и сказал:

— Хорошо удумали. Теперь, пожалуй, неладно будет русскому с мечом гулять, а здесь сабля на боку!

— Поговорим лучше, что сделать! — перебил его князь. — Как мы станем княжну искать?

— По-моему, — живо заговорил Андреев и покраснел, — надо прежде всего Пашку найти. Ты ведь, князь, ее в лицо знаешь?

— Встречу, вспомню, — ответил князь. — Только ведь мы за княжной приехали, а не за ней?

— И правда, для чего она? — сказал и Терехов. — Искать ее — лишь времени трата. Она, может, на родину бежала, а не то другими перехвачена.

— Эх! — с жаром перебил его Андреев. — Без ума говоришь это! Чувствую я, что Пашка княжны не оставит и будет искать, как вызволить ее, а потому и придет, а то, может, уже пришла сюда, в Москву. Княжна у поляков, а Пашка здесь бродит на воле, и никто лучше ее дороги к полякам не укажет!

— Ну, хорошо! А как мы искать ее будем?

— И это можно будет. У Силантия, слышь, везде знакомые. Ну, князь расскажет, какая собой Пашка, и, может, тьма людей искать ее будет, а мы сами по себе.

— Пожалуй, и так, — согласился князь, — но и сами терять времени не будем.

— Так, так, так! — сказал Терехов. — Значит, отдадим приказ Силантию — пусть шцет!

Андреев кивнул головой и отвернул лицо, чтобы скрыть радостную улыбку.

В горницу вошел мальчик и внес ужин. Они жадно стали есть, запивая пищу медом, и в первый раз надежда разгорелась в их сердцах и оживила их разговор. Встреча с Силантием казалась им началом конца.

Прошло уже почти три недели, как Ходзевич и Свежинский привезли в Москву Ольгу, а Ходзевич не имел в своем распоряжении ни одного часа, чтобы остаться с нею с глаза на глаз. Когда они только въехали в Москву, их почти у ворот встретил пан Чупрынский с небольшим отрядом и радостно приветствовал:

— А! День добрый, панове!

— День добрый! — ответили Ходзевич со Свежинским и дружески поцеловались с поручиком.

— А пан нашел свою королевну! — подмигнул Чупрынский. — Ой, добрая дивчина!

Ходзевич хотел нахмуриться на его замечание, но не смог удержать улыбку.

— Пан Хвалынский кланяется вам, — сказал в это время Свежинский. — А может, он уже и вернулся сюда?

— Что он, дурень, что ли? — ответил Чупрынский. — Только дурню в пекло это вернуться впору! Судите сами! Вокруг нас все зубами щелкают, живыми съесть хотят. Их здесь тьма, а нас самое малое число. Гонсевский, мы, да Казановского полк — и все! Струся стеречь дорогу послали, ясновельможный Жолкевский сам утек, а пан Сапега рассердился и ушел. «Буду, — говорит, — за «вора» опять стоять!»

— Сапега ушел? — воскликнул Свежинский. — Что же мне делать? Ведь я у него служу.

— Тс! — ответил Чупрынский. — Отчизне служи и товарищам. Тебя сюда крючьями не тащили, а если ты здесь, так и оставайся. Так! А что у нас за жизнь тут! Я вот три дня в седле. Приеду домой, съем чего-нибудь, и опять: либо на караул, либо в разъезд. И все мы так. Отощали, как волки в яме.

— Да почему? — спросил Ходзевич тревожно.

— Я же говорил вам, что москали нас выжить хотят отсюда и всякую мерзость делают. Мы знаем, что у них и заговоры строят, да и оружие сюда для них привозят. Стережем мы их, а они все свое. Теперь один жолнер не смей и идти по улице — сейчас пятеро нападут и убьют. Ссоры что ни день, и еще за москалей же заступайся. Вот и ездим и день и ночь: без разъездов никак нельзя. А пан Гонсевский говорит: «Уступайте им, собакам!» Да иначе нельзя: затей ссору, живым не уйдешь!

— Куда же мне деться с Ольгой? — уныло сказал Ходзевич.

— А как куда? У пана Свежинского осталось помещение. Во дворе князя Александра Шуйского его жолнеры стоят, а там всем места хватит.

— В Белом городе?

— Да ведь и мы в Белом. А потом в Китай-город перейдем, если москали нападут, а оттуда уже в Кремль, а там и помирать будем. Так-то, пан мой! Это что? Гей, хлопцы! — вдруг закричал Чупрынский и дернул своего коня.

Они проезжали берегом Москвы-реки через хлебный базар. Кругом стояли возы с овсом, пшеницей, рожью. Русские бородачи, тут же жолнеры и пахолики ходили между возами, торгуясь и покупая. В средине вдруг закипела свалка, и Чупрынский с отрядом устремился туда. Здоровенный пахолик ругался с рыжим мужичонкой и схватил его за бороду; десятки рук поднялись на него, но тут в толпу въехал Чупрынский и крикнул:

— Что за шум?

— Смилуйся, пан поручик! — ответил пахолик. — Вот этот мужик продает москалям овес по талеру за мешок, а с меня два спрашивает!

— Иди, иди! — закричал мужичонка. — Поляку не продам дешевле!

Чупрынский взглянул на приехавших, пожал плечами и сказал пахолику:

— Оставь их, дурней!

— Так нет же! — закричал тот и, вынув саблю, ударил мужичонку; тот вскинул руками и повалился навзничь, обливаясь кровью.

— Сюда, сюда, наших бьют! — загудела вся площадь.

— Помогите, панове, бьют! — заорал пахолик во весь голос.

Жолнеры и пахолики побежали на крик.

— Бей их! — раздались исступленные возгласы.

— Скачи к гетману! — обнажив саблю, сказал Чупрынский своему жолнеру; тот, ударив коня, поскакал.

А драка разрослась.

— Бей! Так его! Тащи топоры, ребята! — кричали одни.

— Я вам! Будете помнить! — кричали поляки, и Ходзевич, Свежинский и Чупрынский тоже махали саблями.

Вдруг земля задрожала от конского топота, и все сразу стихли. На место драки мчался гетман Гонсевский с большим отрядом. Он прямо врезался в толпу и остановил вспененного коня.