Джейн Харрис - Наблюдения, или Любые приказы госпожи

Как я могла не слышать, если она находилась прямо передо мной?

Я пошла с мужчиной, как она велела. Мы стали удаляться от шумных улиц. Всякий раз, когда он искоса взглядывал на меня, я старательно улыбалась. Наконец (ввек этого не забуду) он откашлялся и сказал бранчливым тоном: «Будь ты жителем африканского континента, ты бы по всей вероятности уже была замужем за черным туземцем с костью в носу».

Неискушенная в светских обычаях, я понятия не имела, как лучше ответить на данное замечание, чтоб получилось вежливо, ну и решила промолчать. Джентльмен на целую минуту погрузился в сосредоточенное раздумье, потом наконец произнес:

— Вижу, тебе этого хотелось бы.

— Что, сэр? Прошу прощения?

— Тебе хотелось бы выйти замуж за туземца с костью в носу.

Я помотала головой.

— О нет, сэр… мне этого нисколько не хочется.

— Тогда почему ты так улыбаешься?

— Не знаю, сэр.

Он громко расхохотался, позабавленный моим ответом, но потом вдруг резко умолк и нахмурился.

— Верно ты дурочка, — коротко промолвил он и на ходу принялся всматриваться в мое лицо, ища признаки умственной отсталости.

— Да идите вы к черту! — выпалила я, но тут же вспомнила, что должна держаться вежливо. — Извиняюсь, сэр, я никакая не дурочка. Я все на лету схватываю. И сделаю все в точности, как вы велите.

— Рад это слышать, — сказал он. — По крайней мере ты перестала склабиться как идиотка.

Я и вправду перестала, потому что мне внезапно захотелось плакать. Какой-то дурацкий разговор про черных туземцев и идиоток. Хоть бы Бриджет пришла и забрала меня домой. Но потом я вспомнила, что они с Джо уезжают в Чортландию и я должна пойти с этим джентльменом и послушно сделать все, что он скажет, иначе меня оставят здесь питаться объедками и спать на пороге у бакалейщика.

Немного погодя он завел меня в переулок сбоку от какого-то театра. Я никогда еще не была в театре. Пару раз я слышала восторженные рассказы материных подружек про то, как они тихонько проскользнули внутрь через заднюю дверь и в какую-то щелку глядели на сцену, где выступал сам неподражаемый Джон Дрю. Я вообразила, что этот господин тоже знает тайный вход в театр и ведет меня посмотреть конец представления, прежде чем мы отправимся на работу в лавку. Поэтому я шла с ним очень даже охотно.

На полпути по переулку он затащил меня в темную нишу в стене. Там действительно находилась дверь, но запертая на засов с толстой цепью. При виде ее я испытала разочарование, что нам так и не удастся посмотреть спектакль, но уже в следующий миг оно сменилось паникой, поскольку джентльмен вдруг наклонился и засунул язык мне в ухо. Я попыталась увернуться, но он зажал меня в угол, и мне было некуда деваться. Дальше все происходило будто во сне: вот с него слетает шляпа и катится по земле, вот он лихорадочно возится с гульфиком, вот подхватывает меня и прижимает к стене. Тогда я еще мало чего знала, но успела повидать достаточно всякого, чтобы понять что сейчас произойдет, а я не была уверена, нравится ли мне это. Конечно же, подумала я, моя мать имела в виду совсем другое.

— Простите, сэр, — пролепетала я. — Но что насчет зонтов?

В нише было темно, и я не видела толком лица мужчины, но он несколько смешался.

— Зонтов? — переспросил он, совсем не сердито. — Ты о чем?

— Сэр, я это должна делать?

Он погладил меня по голове и вздохнул.

— Да, детка. И у тебя замечательно получается. Ты просто не дергайся и… а ну-ка… — Он приспустил мои панталончики поудобнее. — Так-то лучше. Все в порядке?

Я кивнула, надеясь, что в темноте он не видит слез, подступивших к моим глазам. Теперь у меня не осталось ни малейших сомнений в его намерениях.

— Ну вот, — сказал он. — Раз все в порядке, значит, тебе будет почти не больно.

Когда дошло до дела, меня затошнило от одной мысли об огромном грязном шишаке, запиханном в меня, и потому я вообразила взамен него обычный зонт (собственно, боль была такая, будто там и впрямь целый зонт), сложенный мужской шелковый зонт, какие я мастерила бы в лавке, если бы мы туда пошли и если бы она вообще существовала — а до меня наконец начало доходить, что никакой зонтичной лавки нет и никогда не было.

В течение недели я еще пять раз поработала девственницей, с пятью разными джентльменами, и к субботе у нас набралось достаточно денег на дорогу в Чортландию. Сперва Бриджет говорила, что Джо поплывет на одном корабле с нами. А ближе ко дню отбытия она сообщила, что он поехал вперед и мы с ним встретимся в Глазго. В ответ на все уточняющие «когда» и «где» мать не могла придумать ничего лучше «да какая тебе разница».

Кажется, тут-то я и начала подозревать, что история про их с Джо пылкое примирение в порту — неправда. Но я держала пасть закрытой и гнала прочь всякие мысли на этот счет — тогда я не сумела бы объяснить почему, но сейчас думаю, я просто не хотела рвать себе сердце.

После Дублина Глазго показался мне огромным, шумным и полным сумасшедших. В течение первой минуты после высадки с корабля я увидела взрослую тетку, стоявшую на карачках и лаявшую по-собачьи, мужчину, пиликавшего на скрипке из конского черепа, и мальчишку, который со всех сил крутил над головой макрель, покуда из нее не вылетели блестящие кишки, похожие на атласные ленты. Над запруженной народом пристанью простиралось страшное небо в зареве огня и клубах черного дыма, которые словно вырывались из самых врат ада, но в действительности исходили из литейных цехов за рекой. И думаете наш славный, по уши влюбленный Джо Димпси встречал нас на причале с распростертыми объятиями и лучезарной улыбкой? Черта с два.

Мать наняла комнату на Стоквелл-стрит рядом с канатной мастерской и первые несколько дней провела за розысками Джо. Она обегала все ипподромы, все кабаки, все игорные притоны и танцевальные залы, а когда поиски ничего не дали, поместила в «Геральд» объявление с обещанием денежного вознаграждения за любые сведения о местопребывании Джо Димпси. Но никаких известий не поступило.

Через неделю у нас закончились деньги, и мать отправила меня на заработки. Сама она переходит на неполную занятость, заявила она. Она годами пахала на износ, чтобы накормить и одеть меня. Раз я все равно уже не целка, теперь настала моя очередь ежедневно приносить домой денюжку, а она будет присоединяться ко мне только под настроение.

С того дня все мои мысли и чувства были словно заперты в моей груди, теснились там, не находя выхода и затрудняя мне дыхание. Но другой жизни я не знала, поэтому загоняла сомнения глубоко внутрь и делала что велят. Кроме того, я страшно боялась матери.

Со временем она научила меня разным изощренным приемам нашего ремесла (уверена, вы меня простите, если я не стану их описывать) и вскорости ухитрилась разместить заметки о нас обеих в каталоге под названием «Веселые дамы Глазго», имевшем подпольное хождение в городе. Я там была отрекомендована как «Розанчик, прелестная юная отрочица (полагаю, она имела в виду „отроковица“), которая, несмотря на свой нежный возраст, любит поиграть на беззвучной флейте и владеет инструментом мастерски». Себя же мать описала следующим образом: «Пышнотелая красавица Елена Троянская, чьим выдающимся достоинствам не найдется равных ни в этом мире, ни в том».