Джейн Харрис - Наблюдения, или Любые приказы госпожи

— Может, вы и правы. Но я ничуть не удивлюсь, если вчерашнее происшествие окажется последним в этой истории. Мне кажется, наш призрак больше не даст о себе знать.

Невзирая на слабость, миссус криво усмехнулась.

— Опять какое-то разумное объяснение, да?

— Нет, мэм. Просто у меня сильное ощущение, что все закончилось.

Спеша отвлечь миссус от жутких мыслей, я без всякого перехода спросила:

— Поднимались ли вы на чердак раньше, мэм? До того, как начали слышать странные звуки и все такое прочее?

— Да нет, в общем-то, — после паузы ответила она. — Ну разве… один раз.

Она говорила о том разе, когда относила туда Норин сундучок, это явствовало из «Наблюдений». Но меня интересовал вовсе не сундучок. Я двинулась вокруг кровати, без всякой необходимости подтыкая покрывала.

— Случилось ли вам ненароком взглянуть на слуховое окошко, пока вы там находились, мэм?

— Нет, не думаю, — говорит она. (Поскольку это был наилучший ответ из всех возможных, я аж задрожала от радости.) — А почему ты спрашиваешь?

Я глубоко вздохнула. Ну, давай.

— Мэм, жил ли когда-нибудь в вашем доме человек, называвший вас «миледи»?

Миссус сдавленно ахнула и вытаращила глаза. Как если бы я внезапно задрала ей сорочку, чтоб глянуть на ее мохнатку. Несколько мгновений она неподвижно смотрела на меня, часто и прерывисто дыша. Потом проговорила:

— Да, здесь служила одна девушка. За несколько месяцев до тебя.

Сердце у меня стучало громче молотов ада, но я заставила себя продолжить.

— И… мэм… не нуждалась ли эта девушка в вашей помощи когда-нибудь? — спросила я. — Может ли статься, что однажды она зачем-то поднялась на чердак, ну скажем, была в расстроенных чувствах, я не знаю… и рассеянно написала эти слова на слуховом окошке?

Миссус смотрела в пустоту перед собой. Она не произносила ни слова, но сквозь окна ее глаз я видела дюжину мыслей, мелькающих в комнатах ее ума.

— Разве такого не может быть? — спросила я. — Что ваша служанка написала слова месяцы назад, а мы заметили их только вчера и приняли за послание призрака?

Предположение казалось маловероятным, даже притянутым за уши, но в принципе такое могло быть.

— Но видишь ли, — проговорила миссус. — Ты не понимаешь. Эта девушка… она умерла.

— О боже! — воскликнула я. (Я старательно изобразила потрясение, целый спектакль разыграла.) — Прискорбно слышать, мэм. Как ее звали?

Миссус облизала губы и прошептала:

— Нора. Нора Хьюс.

— Простите мэм, может ваша Нора и мертва сейчас, но она наверняка была жива, когда работала здесь. — Я оскалила зубы в улыбке, но миссус мне не ответила. — Разве не понятно? Девушка находилась в доме всего пару-другую месяцев назад. Она запросто могла подняться на чердак и написать эти дурацкие слова на окне.

Миссус еще с минуту неподвижно смотрела в пустоту, потом прерывисто вздохнула.

— Да, — говорит. — Я как-то об этом не подумала. Не исключено, ты права. И слова были написаны… раньше.

Я рассмеялась.

— Ну вот, мэм, видите? У нас есть разумное объяснение. Надпись на окне оставлена никаким не мертвецом. А сделана несколько месяцев назад вполне себе живой служанкой. — Я ненадолго умолкла, давая миссус время полностью усвоить мою мысль, а потом беспечно закончила: — Это настолько очевидно, мэм, что даже удивительно, почему мы сразу не сообразили.

Какой реакции я от нее ожидала? Наверно думала, что она почувствует облегчение, даже обрадуется, когда узнает, что всему есть разумное объяснение. Однако у нее на лице не отразилось ни облегчения, ни радости. На самом деле она казалась разочарованной. Даже не просто разочарованной, а охваченной отчаянием.

— Что с вами, мэм?

Миссус вздрогнула — похоже она напрочь забыла о моем присутствии. Потом уставилась на меня странным взглядом, значения которого я толком не поняла. Взглядом отчасти плутоватым (словно она в чем-то перехитрила меня), отчасти подозрительным (словно она опасалась, что в будущем я попытаюсь перехитрить ее). Во всяком случае такое у меня возникло впечатление, но я могла и ошибаться, поскольку уже через пару секунд она улыбнулась и тряхнула головой.

— Ничего, — говорит и весело так смеется. — Какая же ты умная, Бесси, что все так складно объяснила! Полагаю, ты разгадала нашу маленькую тайну. Ну не чудесно ли?

Я бы с радостью сидела там и разговаривала с ней хоть целую вечность, но миссус ясно дала понять, что мне следует удалиться: сказала что хочет спать и повернулась на бок, спиной ко мне. Ну и мне ничего не оставалось, как на цыпочках выйти из комнаты и тихонько затворить дверь.

Вернувшись в кухню, я засунула руку в карман и нащупала там свое письмо к миссус. Я вынула его и повертела в пальцах. Прошло всего несколько часов, как я его написала, но казалось — целая неделя. Слава богу, худшие мои опасения не оправдались. Миссус не умерла и не тронулась умом. Она не помнила, как я ее ударила. И если мы с ней расскажем одну и ту же историю о происшедшем, господин Джеймс ничего не узнает.

И чего я так переживала, глупая башка? На самом деле (говорила я себе) правда сейчас принесла бы больше вреда, чем пользы. Миссус еще очень слаба. Ей нужен полный покой. Если она узнает, что я ее дурачила, она только расстроится и не дай бог опять заболеет. А ведь она уже пошла на поправку. Действительно, если подумать, у меня нет причин ни сбегать, ни признаваться в чем-либо.

Да и в любом случае — куда мне податься?

Какое счастье, что я не успела отдать письмо!

И чтобы миссус уж точно никогда не узнала о моих жестоких выходках, я его уничтожила. Кухонный камин еще не горел, а потому мне потребовалось зажечь несколько спичек и подуть хорошенько — верно, бумага была влажная. Но я не сдавалась и чиркала одну спичку за другой, покуда от моего признания не осталась лишь горстка пепла на каминной решетке.

Стояла унылая пора года, когда дни кажутся слишком короткими, словно солнце еле-еле переползает через порог мира и тотчас отпрядывает обратно в густые тени. Я зажигала по несколько дополнительных свечей у кровати, чтобы на душе у миссус было повеселее, и всячески старалась убрать комнату покрасивей и отвлечь бедняжку от мыслей о призраках. За отсутствием цветов я обошла все живые изгороди, наломала веток падуба, шиповника, вечнозеленого кустарника и сплела из них веночки на каминную полку. Каждый вечер я придумывала по несколько новых загадок, записывала на листке бумаги и за завтраком отдавала миссус, чтобы ей было чем занять ум, пока я хлопочу по хозяйству. Я исправно вела дневник и в конце каждого дня показывала записи Арабелле, чтобы она знала, какие именно дела по дому я выполнила и о чем думала за работой. (Полагаю, тогда она еще была слишком слаба, чтобы писать свои «Наблюдения», я ни разу не видела чернильных пятен у нее на пальцах.) По вечерам мы коротали время за карточными играми. Чаще всего она предпочитала «брехню», которой я ее научила (хотя сказала, что игра называется «обманушки», посчитав это слово более пристойным). Иногда я читала ей вслух отдельные главы из романов, но не любые, а лишь самые смешные или занимательные. И спала я теперь не в своей постели, а дремала в кресле рядом с кроватью миссус — на случай, если ей вдруг что-то понадобится среди ночи или не дай бог станет хуже, а у нее недостанет сил позвонить мне. Коротко говоря, я делала все возможное, чтобы облегчить и украсить ей жизнь.