Александр Савельев - Сын крестьянский

Дед обнял воеводу, троекратно облобызались. Гудела площадь.

— Калужане, отбываю я с войском, но бросить вас в лапы ворогу и не мыслю! Оставляю вам дружину крепкую, а над ей главой молодца лихого. Он Скотницким прозывается. Человек бывалый, до войны привычный, многими из вас знаем. С Украины.

Болотников показал народу Скотницкого, молодого, крепкого, с решительным взглядом воина.

— А в подмогу ему даю я Долгорукова. Головою он у нас в войске, и признаться надо: голова у него умная… Прощайте, люди калужские! Прощай, дед! Не поминайте лихом!

Иван Исаевич сошел с помоста, вскочил на черного коня и тронулся вперед. За ним пошло войско.

Долго со стен кремля смотрели горожане, как но той стороне Оки, вдоль берега, уходила рать народная. Вот и скрылась она. Навстречу ей по небу надвигалась туча. Сверкали дальние зарницы…

Крестьяне помещика Крутоярова, из деревень Михайловки и Васильевки, услыхав, что Болотников подался в Тулу, взбунтовались, пошли с топорами, вилами, кольями на своего барина. Тот заперся с семьей в своем доме. Дворня его разбежалась, остались только три верных ему холопа. Они во главе с Крутояровым стали палить из самопалов в надвигавшуюся толпу, двух убили, нескольких ранили. Люд озверел донельзя.

— А, ты так! Измывался над нами, а ныне убиваешь. Жги его, ребята!

Вскоре двухэтажный домина запылал, сгорел дотла. Хитрец Крутояров с семьей и челядинцами спустился в подклеть, а оттуда через подземный ход все они ушли в лес. Крестьяне сначала радовались, что сожгли его; только нигде в пепелище не нашли костей людских.

— Чудно, чудно! Куда живоглот с приплодом своим делся? Не на небо же вознесся!

Дальше допытываться крестьяне не стали — не до того было. Бросились разбирать барское добро. Стали было тащить каждый себе, сколько влезет. Старосты из обеих деревень воспротивились:

— Э, нет, так нельзя, соколики! В одно место неси, опосля делить будем.

Старосты были мужики дюжие: кто не слушал их, того вдвоем хватали и отнимали добро. Многих совесть зазрила, и почти все вещи перетащили в одно место и разделили по справедливости. Староста Ефрем крикнул:

— Волоки рухло по избам и зараз приходите. Решать будем, что дале делать!

Часа через два сход собрался. Лица у всех были довольные: нет Крутоярова, сами себе господа, земли, рухла прибавилось, благодать! Староста Фома снял гречневик, поклонился на все четыре стороны, произнес звонким тенорком:

— Народ честной! Миру кланяюсь! Зачнем сход. Токмо не все сразу сказывайте, а то неразбери-бери получится. По череду!

Улыбка прошла по благообразному лицу; разгладил сивые усы, бороду, надел гречневик. Федот из Васильевки сказал тихо своему соседу:

— Вишь каким анделом Фома прикинулся, язви его в душу; народ честной, да то, да се, а при барине жал.

— Барин требовал, вот он и жал нас. Ныне иное время.

— Так-то оно так, — сказал Федот, разглаживая свою рыжую бороду. — А может, и не совсем так.

Все переговаривались, перемигивались, но пока никто не выступал на сходе. Тогда староста Ефрем крикнул:

— Будет промеж себя зубы заговаривать! Выходи кто, сказывай народу, что надо!

Загалдели еще сильнее, и вот на пень полез Федот. Бойкий парень смешливо крикнул:

— Ну-ка, дядя Федот, поведай нам, почем сотня гребешков, послухаем!

Курносый Федот — лицо словно топором вырублено — снял шапку, поклонился народу и начал:

— Ну, православные, помещика нетути, земля евонная наша стала, сиречь двух деревень. Землю промеж себя поделим по справедливости. Заживем припеваючи!

Слез с пня, на который вскочил мужик Васька Шаров, веселый, удалой. В этот раз его глаза сверкали гневом, он махнул в сторону Федота рукой и плюнул.

— Эх, прости господи! И что Федот бает?! Никуды негоже! Землю-де разделим и заживем припеваючи. Ах ты дурень, дурень! А Шуйский жив, бояре, дворяне живы! Они тебе покажут: припеваючи! Землю взяли, закрепить надо, защищать надо! Идти к Болотникову надо!

Соскочил, разгоряченный, с пня. Раздались крики одобрения и неудовольствия:

— К Болотникову! Верно бает!

— Э, до нас ныне Шуйский не дойдет, Болотников его сведет на нет, как бог свят!

— Мели, Омеля! А коли дойдет?

Кто за то, чтобы к Болотникову идти, кто — чтобы дома сиднем сидеть. Такой гвалт поднялся, чуть не в драку! Под конец староста Ефрем, поджарый крепыш, на барышника-цыгана похожий, с пня произнес убеждающе:

— Будя, православные, будя! Ныне так и сделаем: кой к Болотникову, становись вот сюды, налево; кой остается, направо становись.

Разбрелись, куча народу налево была больше. В нее пошли иные, кои с пня сказывали, что дома оставаться надо. Первый дядя Федот пошел налево. Ему удивленно закричали:

— Дядя Федот, подворотней ошибся, не в то крыльцо прешь. Чудак человек!

Федот обернулся на крики, его топорное лицо потеплело, и говорит:

— Раздумал, братцы! Болотников-то из мужиков. К ему попру!

Крестьяне слыхали, что в других местах народ выбирает атаманов, есаулов, что без вожаков неподходяще. Тут же на сходе они выбрали двух есаулов. Ими оказались оба прежних старосты. Есаул Фома под конец удовлетворенно сказал:

— Ну вот, браты, дело порешили. Заутра даточных отправим да и зачнем нову жизнь слаживать. А Шуйского, ну его к ляду!

Сход весело разошелся.

Народ чутьем разбирался, куда ему надо идти, и стихийно вливался в войско бедноты. Из Михайловки, Васильевки, других деревень, починков, сел, городов, по полям, лесам шли, ехали одиночки, кучки, толпы и все к заветной цели — в Тулу, к Болотникову, вождю народному.

Так и раньше делали.

Когда Болотников с войском шел к Туле, он нагнал Телятевского, задержавшегося после битвы при Пчельне. Теперь они двигались вместе.

В мае их войска вступили в Тулу.

Шумно и радостно встретили объединенную рать горожане. Князь Шаховской и Лжепетр с частью своих войск были в отлучке из города.

Богатырски сложенный Болотников ехал на своем, под стать ему, крупном черном коне. Он был в шлеме, панцире. Тяжелый меч, пистоль. Рядом с ним князь Телятевский казался жидким, мелким. За ними двигались верхоконные войска, среди которых выделялись донцы, запорожцы, украинцы, во главе с Беззубцевым и Горой, терские казаки; марийцы Телятевского на низких с косматыми гривами лошадях. Потом шли пешие дружины. Сзади ломовые кони и волы тащили громыхающие пушки, ядерные ящики. Под конец следовал обоз.

Туляки дивились, ахали, охали, лущили семечки. Дядя-бородач, в стеганом длиннополом кафтане — азяме, валяном колпаке, в лаптях, заметил:

— Что-то Иван Исаевич наш да князь Телятевский будто и не подходят один к другому, словно кожан да сафьян чеботы.

Про запорожцев и донских казаков почтительно замечали: