Дэвид Эберсхоф - 19-я жена

Я поехал в Ларкс-Медоу, мой гнедой колол подковами наст. Ларкс-Медоу — узкая длинная луговина, с лесом белой сосны по одну сторону и холмами предгорья по другую. Над нею высоко вздымаются горы, и пол-луговины весной часто превращается в болото. Это прекрасное место для овец — трава, вода и тень.

Доехав до луговины, я остановился поглядеть вокруг. Солнце только выходило из-за гор, и снег еще не начал таять. Все вокруг выглядело затвердевшим и холодным, словно в январе, ветви белых сосен гнулись под тяжестью снега, а по ручью плыл лед. Бревенчатую хижину в дальнем конце луговины занесло снегом, и похоже было, что она пустует уже довольно долгое время, а это было неправильно.

Я подъехал к хижине, привязал коня и крикнул:

— Харкнесс!

— Самое время! — отозвался Харкнесс изнутри хижины.

Я отпер дверь и обнаружил его привязанным веревками к стулу.

— Что тут произошло? — спросил я.

— Сначала освободи меня от этих треклятых веревок.

Веревки были обмотаны вокруг Харкнесса не меньше дюжины раз, узел был затянут туго, а от мороза веревки затвердели, так что распутать узел было невозможно. Я ножом разрезал веревки. Когда Харкнесс освободился, он принялся скакать по комнате, чтобы восстановить ток крови в ногах.

— Я уж думал, что замерзну насмерть на этом треклятом стуле.

— А сколько их было? — спросил я.

— Двое.

— Всего-то?

— Ветер задувал сильнее, и я не слышал, как они подъехали. И на каждом по винчестеру да по пистолету.

— А в какое время это случилось?

— Примерно за час до снега.

— Местные, — сказал я.

— Откуда тебе знать?

— Ждали вьюги, чтобы снег их следы замел. Они тебе знакомыми не показались?

— Да вроде нет. Только они свое дело знали. Они за пару минут их всех гуртом согнали и за ворота вывели. И собак несколько с ними было, дорогу показывали.

— Пока ты тут, на этом стуле, сидел.

— Тебя поджидал, сестрица.

— Не смешно. Я только что потерял сотню своих овец.

— А я чуть две свои ноги не потерял, привязанный, в такую холодину.

— Вот, возьми мой платок. Иди поплачь и не возвращайся, пока не сможешь сказать мне, кто они были.

— Это были два угонщика, точно как мы их себе представляем, ловкие в своем деле, на коне как влитые сидят, и оружие им в руках держать ох как удобно.

Я разжег в печке огонь, вскипятил кофе, поджарил пару сосисок, и мы поели молча, без разговоров. Небо прояснилось, и солнце сияло ярко. Когда я уезжал, луговина снова зеленела и пружинила под копытами коня. Чувствовался запах смолы, плавящейся под солнечными лучами на влажной коре сосен.

Вскоре Харкнесс отыскал моих овец на земле Ван Эттена, наверху, на горном пастбище, в миле от дороги. Их клейма были переставлены, но, если внимательно посмотреть, можно было разглядеть то, что стояло раньше. Ван Эттена пару раз уже подозревали в угоне скота. Никто ему особо не доверял, было известно, что он облыжно доносил в контору Бригама на ни в чем не повинных людей. Когда я пришел к Ван Эттену, он стал утверждать, что ничего про моих овец не знает. Он пыжился, но я сказал ему, что узнал своих овец.

— Если ты не прекратишь обвинять меня, я пойду к Пророку, — пригрозил он.

У него было при себе ружье, но я до того разъярился, что такого за собой и не упомню.

— Я сам к нему пойду, — пообещал я. И пошел.

Поехал верхом в Солт-Лейк и занял очередь у Дома-Улья. Когда подошел мой черед, я изложил Бригаму свое дело.

— Если ты уверен, — сказал он, — я поговорю с этим человеком.

Несколько раз Бригама прерывал клерк в нарукавниках, прося его подписать какие-то бумаги. Подписывая свое имя, Бригам одновременно расспрашивал меня о моей семье:

— Я так понимаю, что у тебя еще дети родились. Никто не мог бы упрекнуть тебя в том, что ты не исполняешь свой долг. Надеюсь, ты справляешься. — Я ответил, что справляюсь. — Рад слышать. Передашь от меня привет твоей сестре? — Я сказал, что передам, и поднялся, чтобы уйти. — Торопишься? — Бригам рассмеялся, живот его натянул пуговицы в петлях его пиджака. — Сядь-ка и расскажи мне о твоих планах. Ты ведь потерял сотню овец. Это должно быть очень тяжело для человека в твоем положении.

— Это было бы тяжело для любого человека.

Он помолчал. Всякий бы по его глазам заметил, что он у себя в мозгу что-то прокручивает.

— Что ты знаешь о телеграфных столбах?

— Их вкапывают в землю.

— Это примерно все, что тебе и требуется о них знать. Сколько у тебя упряжек?

— Десять фургонов и шестьдесят мулов.

— Этого может оказаться недостаточно.

— Для чего?

— Мне нужен кто-то, кто смог бы поставлять столбы для линии, которую мои сыновья тянут из Денвера.

— Я могу это сделать.

— Они продвигаются быстро, делают двадцать пять миль в неделю.

— Я могу это сделать.

— Два доллара пятьдесят центов за столб — как тебе это звучит? Нарезать, придать форму и доставить?

Это была такая сделка, какой человек ожидает всю жизнь. В Ларкс-Медоу есть замечательный строевой лес. Если я найму достаточно людей и куплю еще несколько упряжек, все может сработать просто прекрасно. Мы с Бригамом обговорили кое-какие детали, но все и так было вполне ясно. Я поставлю на луговине лесопилку — ошкуривать сосны, остругивать и сушить столбы на солнце, а затем обрабатывать их креозотом. После этого упряжки мулов станут доставлять их на линию. Я знал, что способен сделать эту работу далеко не хуже любого другого в Юте. Мы скрепили сделку, пожав друг другу руки.

Нарезать и обрабатывать телеграфные столбы — несложный процесс. Практически любой человек с хорошей упряжкой, крепким лесом и быстрыми пилами может это делать. Единственное, что тут особенно требуется, — это капитал. Деньги на работников, на добавочные фургоны и на провизию. Мне понадобилось одиннадцать тысяч долларов. Половину суммы я занял у банкира-Немормона по имени Уолтер Карр, а вторую половину — у мормонского банкира по имени Алфред Иглтон, под пять процентов в месяц. Работа должна быть завершена к середине лета. После уплаты долга у меня останется еще достаточно, чтобы увеличить дом и на несколько лет вперед создать моим женам счастливую жизнь. Я опередил события и как-то ночью даже подумал о том, чтобы взять еще одну жену. По правде говоря, я так же слаб, как другие мужчины, может быть, даже слабее.

Жены мои встретили новость с ликованием.

— Мы тебе поможем, — сказала Кейт. — Станем готовить еду для твоих работников.

У Эльмиры под фартуком все уже было заметно, и теперь, впервые, вид ее живота принес мне радость.

— Я буду готовить с утра и каждому рабочему давать по персику из тех, что по-особому консервирую, — предложила она. — А Кейт станет отвозить еду в Ларкс. Тогда не придется работу прерывать.