Юрий Щеглов - Бенкендорф. Сиятельный жандарм

— Sire, le régiment de Moscou est en plein insurrection; Chenchin et Frederics sont gièvement blessés, et les mutins marchent vers le Sénat, j’ai à peine pu les dévancer pour vous le dire. Ordonnez de grace, au 1-er bataillon Préobrajensky et à la garde-a-cheval de marcher contre [58] Государь! Московский полк восстал; Шеншин и Фредерикс тяжело ранены, и мятежники идут к Сенату; я едва их обогнал, чтобы донести вам об этом. Прикажите, пожалуйста, двинуться против них первому батальону Преображенского полка и конной гвардии ( фр .). .

Император стоял как громом пораженный. Вот они доказательства того, о чем верные престолу люди твердили не один день. Бенкендорф обратился к императору с более спокойными словами:

— Ваше величество, разрешите преображенцам выходить, а конной гвардии седлать, но не выезжать.

Император скоро овладел собой и отдал целый ряд других распоряжений. Великий князь Михаил Павлович отправился к артиллеристам. Часть офицеров гвардейской конной артиллерии вышла из повиновения и воспротивилась переприсяге. Великий князь немедля отправился их урезонивать.

— Александр Христофорович, тебе надобно скакать к Орлову, чтобы увериться в надежности исполнения приказа.

Бенкендорф покинул Зимний. Площадь перед дворцом бурлила. В ней, как утлые лодчонки, тонули десятки экипажей, и пробиться сквозь месиво было непросто. Император выехал из двора. Толпа бросилась к нему с возгласами «Ура!». Через несколько минут император вынул из-за борта мундира бумаги и стал громко читать манифест. До Бенкендорфа доносились отдельные слова. Император сидел на лошади совершенно один, и Бенкендорф подумал, не стоит ли возвратиться. Вдали показались преображенцы. Окружающие императора люди, выслушав манифест, начали кричать:

— Батюшка! Государь! Иди к себе! Не допустим никого!

— Не дадим в обиду!

— Разнесем на клочки! Не сомневайся в детях своих!

— Размечем!

— Ступай с Богом! Мы не допустим!

— Иди к царице! К матушке, к детям!

Император что-то быстро и взволнованно говорил в ответ. Толпа целовала его сапоги, давясь и оттирая плечами соседей. Позднее, рассказывая Бенкендорфу о происшедшем, император показал, как он расцеловался о каким-то статским, прильнувшим к нему.

— Я не могу поцеловать вас всех, — вспоминая свои слова, улыбнулся император, — но вот за всех… И я приложился к нему с сердечным трепетом, какого давно не испытывал.

Бенкендорф ехал против течения. Однако добрался до конногвардейских казарм скорее, чем рассчитывал. Переговорив с Орловым и убедившись, что полк готовят без задержки, Бенкендорф пообещал вскоре возвратиться, чтобы избежать малейших случайностей. Затем решил отправиться далее, выяснив размеры волнений. В тот момент он увидел разрозненные части гвардейского экипажа, перемешанные с какими-то солдатами, которые шли вразброд, окруженные разного чина людьми и мальчишками, которые кричали «Ура!» и чуть ли не предводительствовали солдатами и статскими. Все это выглядело угрожающе. Тогда Бенкендорфу понял, что ничего иного он уже не встретит.

На Конногвардейской улице полк Орлова был выстроен и намеревался двинуться к Зимнему, где между тем произошли ужаснейшие события. У тротуара стояла карета, застрявшая в толпе. Возле стоял приличного вида господин, в котором Бенкендорф узнал Фогеля. Подъехав поближе, Бенкендорф сошел с лошади и стал расспрашивать агента Милорадовича, каково его мнение о происходящем и что он наблюдал возле Зимнего. Фогель рассказал Бенкендорфу, что видел собственными глазами — образование каре возле памятника Петру Великому, бунтующих рабочих у Исаакия и разного рода люд на площади, где застряла масса карет. Видел и несколько орудий, пробивающихся к Сенатской.

— Вот, ваше превосходительство, какие результаты пренебрежения к секретной службе. А стоило генералу обратить внимание на донесения честных и порядочных подданных, ничего подобного бы не свершилось!

Бенкендорф понял, что надо спешить и поторопить Орлова. Он прыгнул в седло и, не разбирая дороги, пробиваясь сквозь временами уплотняющуюся толпу, добрался опять до казарм. Въезжая в ворота, он вдруг заметил адъютанта Милорадовича Башуцкого, который, пятясь задом, тащил чье-то тело. Двое-трое мужчин в статских шинелях помогали. В несчастном раненом он узнал Милорадовича, чей мундир был залит кровью. Башуцкий, опустив тело генерал-губернатора на грязный снег и оборотившись, выдавил сквозь слезы:

— Посмотрите, что сделали с графом!

Бенкендорф ничем помочь не мог. Михайло Андреевич пал жертвой собственной неосмотрительности и самоуверенности. Он был в какой-то мере виновником происшедшего возмущения. Он способствовал распространившемуся в придворных кругах заблуждению о спокойствии города. Щелкнув языком, подобрав трензель и прижав шенкель, устремив взор перед собой, Бенкендорф грудью лошади раздвинул группу солдат и статских, с облегчением увидев впереди лицо адъютанта Орлова. Полк выводили из устья улицы, и Орлов возглавлял. Через несколько минут конногвардейцы поступят в распоряжение императора. Проезжая мимо Фогеля по разреженному кавалеристами пространству, Бенкендорф крикнул:

— Продолжайте выполнять свои обязанности, сударь, и советую — с еще большим рвением!

Фогель в ответ помахал шляпой. Улыбка засвидетельствовала, что слух у него отменный.

Когда Бенкендорф, взбежав по лестнице, наткнулся у поворота перил на императора, он увидел, как директор канцелярии начальника Главного штаба полковник лейб-гвардейского гусарского полка Илларион Бибиков в совершенно растерзанном виде, с каким-то синим, вероятно от побоев, лицом, докладывал о происшедшем:

— Ваше величество, я не верил глазам. Предводительствует бунтовщиками князь Оболенский. Я узнал его, хоть и переодетого в мундир унтер-офицера.

— Какой Оболенский? Первый или второй?

— Старший адъютант дежурства пехоты гвардейского корпуса. Пусть генерал-адъютант Бистром поинтересуется, где находится Оболенский, и найдет его только среди разбойников. Он первый нанес рану генералу Милорадовичу, подбежав к нему с двумя солдатами.

— Не может быть! Ах, злодей!

— Может, ваше величество. Есть тому живые свидетели.

— Хорошо, полковник, я не забуду ваши старания, — сказал император и пошел вниз по лестнице, положив руку на плечо Бенкендорфа.

— Конногвардейцы здесь, ваше величество.

— Я знаю. Стреляли в Воинова. Уговаривать их, видно, нет смысла. Это злодеи в совершеннейшей степени. Однако делать нечего! Еще попробуем. Будь при мне. Пойдем на площадь, откуда я не так давно воротился, чтоб рассмотреть положение мятежников.

— Государь, позвольте мне самому отправиться туда и доложить вам обстоятельства.

— Нет. Я должен убедиться в происходящем лично.