Юрий Щеглов - Бенкендорф. Сиятельный жандарм

Шувалов читал досье Горчакова и удивлялся ограниченности бенкендорфовских чиновников. Князь защищал интересы России, как никто из предыдущих министров иностранных дел. Сам он прохладно относился к Бенкендорфу, считая, что способности покойного шефа жандармов лежали вне сферы политического сыска и не отвечали требованиям момента.

Корфу прежде всего был неприятен Бенкендорф по причине традиционного антагонизма между штатскими и военными. Кроме того, он чувствовал, что Бенкендорф в душе занятия историей и литературой и в грош не ставит, дурно тем влияя на государя Николая Павловича. Театр и особенно балет милее генералу. Он научными разысканиями и книгами пренебрегал, обращаясь с учеными и авторами, как с подчиненными. При всей ангажированности Корфа и зависимости от Зимнего дворца он все-таки принадлежал к избранным интеллектуалам николаевской эпохи и считал себя продуктом века Просвещения.

Между тем в Петербурге стояли тревожные дни. Император Александр Николаевич должен был с минуты на минуту возвратиться из Царского Села. Придворные разбились на группки и ждали с напряжением.

— Я слышал от государя, Модест Андреевич, что вы представили на просмотр заметки о графе Бенкендорфе? — обратился к Корфу Горчаков по врожденной любезности, тяготясь молчанием и из острого любопытства.

Ему передали, что государь в некоторых случаях неодобрительно отзывался о сведениях, изложенных Корфом. Шуваловские губы тронула еле видимая улыбка. Он, конечно, читал писания Корфа. Ведь речь шла об одном из предшественников!

— Вы нашли что-то новое? — спросил Шувалов.

— Несомненно, — откликнулся Корф, приятно удивленный вниманием Горчакова и Шувалова. — Несомненно, — повторил он. — Я могу поделиться с вами последними разысканиями, особенно о кончине Александра Христофоровича. Вы оба были с ним знакомы, правда, Петру Андреевичу в год смерти предшественника исполнилось всего семнадцать лет.

— Однако я его хорошо помню, — сказал Шувалов. — В последние месяцы он сильно сдал.

— Сделайте одолжение — поделитесь, — предложил Корфу Горчаков.

— Мне это рассказывали очевидцы.

— Обстоятельства ухода из жизни руководителя секретной службы любой страны всегда интересны, и особенно если речь идет о России, — сказал задумчиво Шувалов. — Но на сей счет всегда бывают различные версии. И можно ли доверять очевидцам?

— У историков есть свои методы проверки, — ответил высокомерно Корф, искоса взглянув на Шувалова.

— Не любо — не слушай, а врать не мешай, — сказал Горчаков. — Продолжайте, Модест Андреевич.

Шувалов пропустил мимо ушей резкость Горчакова. Да и какой опытный жандарм пустится в объяснения, попав в подобную ситуацию? А Шувалов обладал достаточной практической опытностью. Начинал-то он с петербургских обер-полицеймейстеров.

— К сожалению, в истории чаще побеждает версия, основанная на репутации, а не на фактах. Репутация, как правило, вырастает из дурно аргументированных версий. Это заколдованный круг, — возразил Корфу Шувалов.

И Горчаков вынужден был с огорчением для себя признать, что европейская репутация Шувалова как умного человека вполне справедлива.

— Вы знаете, что Александр Христофорович обладал приятными формами, был в молодости очень красив и ловок. А какой наездник! И смелый человек.

— Что особенно ценил покойный император, путешествуя с ним в одной коляске. По ночам, путешествуя по польским дорогам, Бенкендорф охранял его сон с заряженными пистолетами, — прибавил Горчаков.

— Тона он придерживался рыцарского, умел вести живой и светский разговор. Зла не делал никому преднамеренно. И был добродушен, — сказал Корф. — А при вашей должности, Петр Андреевич, если не делать зла — значит, делать добро.

— У вас какой-то странный взгляд на жандармское ведомство, — колко ответил Шувалов.

— Взгляд историка.

Шувалов промолчал. Хотелось, правда, заметить, что официальному придворному историку стоит придерживаться иных воззрений.

— Покойный государь Николай Павлович после того, как Бенкендорф захворал, больше начал склоняться к князю Орлову и стал путешествовать с ним в одной коляске, однако внешние формы приличия соблюдал и оказывал знаки внимания, притом что дела шли не очень хорошо, я полагаю, вследствие того, что подчиненные вовлекали графа в самоуправные поступки. Они его крепко компрометировали. И вечные материальные недостачи — легко богател и легко пускал по ветру состояние. После смерти средства оказались в жалком положении.

— Не может быть! — воскликнул Горчаков. — А прелестная мыза Фалль? Я слышал, он выстроил восхитительный замок?

— Фалль — майорат, и его унаследовала дочь — княгиня Волконская. Вы знаете наш Петербург! От сплетен и интриг спасу нет. Все время циркулировали слухи — Бенкендорф нетверд на своем месте, выбран преемник, при дворе ему худо. Сплетни безосновательные. В апреле тысяча восемьсот сорок четвертого года настигла его страшная болезнь. Надо ехать за границу лечиться. Денег нет. Государь выделил пятьдесят тысяч рублей.

— Серебром? — поинтересовался Шувалов.

— Конечно. Но взял Бенкендорф только пять тысяч. Остальное отдал за долги. Это путешествие не только не доставило Александру Христофоровичу чаянного исцеления, но раскрыло один обман, в который он вдался.

— Какой же? — живо спросил Шувалов. — Интрига какая-нибудь?

— Вполне интимного, а не политического свойства, Петр Андреевич. Его супруга Елизавета Андреевна Донец-Захаржевская, весьма почтенная и в молодости красивая дама, вынуждена была слышать о частых похождениях супруга…

— Ну это сплетни! — утвердил Горчаков.

— О ком не болтают вздору! И кого только нам не приписывают!

— Вам лучше знать, граф, — колко заметил Корф. — Чего греха таить: у Бенкендорфа имелись гласные любовницы. Но ни к которой страсть его не доходила до такого исступления, как к одной даме высшего нашего общества, которой муж был посланником за границей.

— Не мадам ли NN? — задал недипломатичный вопрос Горчаков.

— О том ни слова. Супруг и так настрадался при жизни. Да и нынешнее ее положение не позволяет убрать завесу. К общему соблазну, дама последовала за графом в чужие края на воды. Под конец сия дива, видя, однако, что ничего уже извлечь из старика, осужденного на неминуемую смерть, нельзя, имела низость бросить его, через что горько отравила последние дни. Быть может, ускорив кончину. Эта непонятная связь одной из прелестнейших женщин Северной Пальмиры с полумертвым стариком стала поводом к многоразличным комментариям в нашей публике.

— Теперь я припоминаю этот скандал, — сказал Горчаков, — Эта NN принадлежала к римско-католическому вероисповеданию. Настаивали, что она предалась Бенкендорфу из религиозного фанатизма, чтобы иметь в нем опору для единоверцев в России. Не так ли?