Анатолий Афанасьев - Одиссея генерала Яхонтова

Старел не один Яхонтов. Старел и читатель «Русского голоса». Средний возраст подписчиков рос, их число — уменьшалось. Шел неизбежный процесс ассимиляции, дети, а тем более внуки русских иммигрантов «теряли язык». Если они и придерживались прогрессивных убеждений (а таких много), они начинали читать левые газеты, — но на английском. В результате сократилось число подписчиков, стало меньше средств, пришлось уменьшить тираж и формат газеты. Но «Русский голос» не замолк. Газета, дающая объективную информацию о Советском Союзе, призывающая к разрядке и миру — нужна. Яхонтову неоднократно приходилось видеть, как старшие читают младшим его статьи вслух, переводя на английский. А иным и переводить не надо — они понимают по-русски со слуха, а вот читать — не научились. Но — хотят знать правду о Родине отцов.

А Плотников-Карпентер умер, тихо угас, доживая свой век в Арров-парке. После смерти Федора продали его домик, вещи раздали (он сам так просил сделать — по русскому обычаю). Все финансовые документы он держал в образцовом порядке — чисто по-американски. Купили могилу, оплатили похороны и поминки. После всего осталось 7762 доллара. Покойный завещал: остаток разделить поровну, одну половину передать в фонд «Русского голоса», другую — переслать в Москву, в Советский фонд мира.

Федин коттедж купил Гарри (Герасим) Савчук, из дипишников. Теперь они на равных с ветеранами бывают в Арров-парке, в редакции «Русского голоса». Разумеется, это дипишники не из палачей, а из военнопленных, запуганных американскими офицерами в лагерях и побоявшихся вернуться, из тех девчат, что были угнаны в фашистскую неволю и прошли такие муки и унижения, о которых слишком страшно говорить… Эти люди имеют свой счет к фашизму и войне. Много узнал от них Яхонтов, жизнь каждого из них — сюжет для повести, для телесериала. Но им не предлагают писать в популярные журналы, не приглашают в телестудии…

Между тем в Америке снова зазвучали слова «русские эмигранты». Виктор Александрович сначала о них прочитал, потом увидел по телевидению и наконец столкнулся лицом к лицу. Первая такая встреча произошла неожиданно и, надо признаться, повергла уже почти девяностолетнего Яхонтова чуть ли не в шоковое состояние. Да, несмотря на свою необычайную выдержку, поразительное умение владеть собой, он, Яхонтов, на какой-то миг растерялся. Потом, конечно, взял себя в руки… А дело было так. В редакцию пришел человек средних лет, скорее даже пожилой, спросил редактора. Его проводили к Яхонтову. Гость представился. Фамилию Виктор Александрович не расслышал (слух у него начал слабеть), но имя-отчество разобрал отчетливо: Григорий Самойлович. Яхонтов, предупредив, что с ним надо говорить громче, спросил, чем может быть полезен.

Посетитель, небрежно махнув рукой в сторону двери, сказал до непристойности развязно:

— Я вижу, голос у вас русский, но есть и евреи. Почему бы вам не взять еще одного?

Вот тут-то Яхонтов не сразу понял, что перед ним один из так называемых «вновь приехавших», и, вместо того чтобы сразу оборвать недопустимый в «Русском голосе» разговор, пробормотал что-то вроде того, что не вполне, мол, понял, с кем имеет честь…

А Григорий Самойлович, не спросив разрешения, закурил и в небрежной, раздражающей манере стал рассказывать о себе. Полгода как оттуда (взмах рукой, видимо, означающий — из СССР). Устроил себе вызов от родственников в Израиле. Х-ха, откуда у меня там родственники. Заранее подсуетился, слава богу — не дурак, в Израиль ни ногой, из Вены сразу махнул в Рим, там перекантовался, и вот я здесь. Ищу работу. Был у Седых (Яхонтов, разумеется, знал, что это псевдоним Якова Цвибака, редактора «Нового русского слова»), пока вакансий нет, посоветовали обратиться к вам. Вот и пришел.

Наконец Яхонтов взял себя в руки и уже спокойно, сухо спросил:

— Кто вы по профессии?

— Как кто? Журналист! — деланно изумился гость. — Иначе зачем бы я пришел в газету?

— В газетах работает и технический персонал, — Виктор Александрович окончательно восстановил равновесие.

Видимо, холодный тон редактора встревожил посетителя. Он беспокойно заерзал на стуле, сказал уже поспешно, без подергиваний:

— Нет, нет, я журналист. Профессиональный, кончил факультет журналистики МГУ. Работал в районке, потом в центральной печати. Вот у меня с собой листок по учету кадров. Извините, еще советский…

— Не трудитесь, — Яхонтов остановил его движением руки. — Один вопрос: вы знакомы с нашей газетой?

— Да, — невинно ответил Григорий Самойлович. — В «Новом русском слове» есть подшивка, я просмотрел.

Виктор Александрович помедлил, подумал — не произнести ли гневную тираду, решил — и недостоин его гнева этот тип, да и любопытно было кое о чем еще его спросить. Поэтому сказал спокойно, даже убавив холодности:

— Простите, тогда мне не совсем понятны ваши мотивы. Мы поддерживаем миролюбивые акции Советского Союза, выступаем за мир, за разрядку, за американосоветское сближение. Мы широко используем материалы ТАСС, АПН… Вы же, судя по вашему… э-э-э…решению эмигрировать, придерживаетесь антисоветских взглядов. Боюсь, что у нас вы будете, как говорится, не совсем в своей тарелке.

Но, видно, Григорий Самойлович был из тех, о которых говорят — им хоть в глаза наплюй.

— Да боже ж мой! — воскликнул он. — Какая вам разница, какие у меня взгляды. Вы лучше посмотрите, какое у меня перо. Дайте мне пробное задание. Увидите — справлюсь. Я гибкий журналист. Что скажете — то и напишу. Скажете Варшавский пакт похвалить — пожалуйста. Скажете восславить НАТО — ради бога. Вторая древнейшая!

Яхонтов улыбнулся, сказал мягко:

— Видимо, вы еще недостаточно хорошо уяснили себе дух нашей газеты. Здесь свои традиции, свои принципы, боюсь, вам трудно будет в них вписаться. Да и оплачиваемой должности сейчас нет, а в порядке, так сказать, добровольном и безвозмездном вы, я полагаю…

— Да, да, — кивнул соискатель, — мне нужны деньги, нужна работа.

Яхонтов подумал, что гость может встать и уйти, поэтому поспешил задать вопрос, который вертелся у него на языке почти всю беседу:

— Если можно, расскажите, почему вы эмигрировали.

Григорий Самойлович удивился:

— Но здесь же лучше жить!

— Смотря кому, — осторожно сказал Яхонтов. Ему хотелось по возможности глубже заглянуть в душу этого субъекта. Тот пожал плечами:

— Даже наша, я хотел сказать — советская пропаганда признает, что жизненный уровень американцев выше. Здесь больше возможностей. Есть выбор, по-научному говоря, здесь плюралистическое, а не тоталитарное общество…

— Это все вообще, — настаивал Яхонтов. — А мне было бы любопытно узнать ваши личные мотивы. Я сам когда-то уехал с Родины и по личному опыту знаю, что у медали эмиграции две стороны. Одна — что вас гнало оттуда, вторая — что влекло сюда. У каждого человека свое, личное.