Юрий Щеглов - Малюта Скуратов. Вельможный кат

Бояре Захарьины-Кошкины да Юрьевы — не пересчитать их! — в возмущении. К царю да на негнущихся ногах какой-то ложничий, по сути слуга, — не зван, не кликан! — осмеливается приблизиться! Да где подобное видано! У круля польского, что ли?! Или у ливонского магистра?! Родственницы царицы Анастасии — самый мощный и обширный клан. Они провинциальны, хотя и не худородны, и держатся за привилегии руками и зубами. До тех пор, пока царица любима, и до тех пор, пока ее сын наследник, им, Захарьиным, ничто не грозит. Минутные колебания во время болезни государя забыты. И здесь, на пиру, они Иоаннова опора и чуть ли не второй центр празднества. Смеются громко, одаривают скоморохов и гудошников и кланяются Иоанну в пояс, тем самым демонстрируя особую близость.

Иоанн смотрит на шурьев с некоторой долей сострадания. Дружелюбие и семейственность Анастасии хорошо известны. Пусть тешатся! Лиха от того не будет. А вот за Оболенскими стоит приглядывать. Много их, и относятся к Иоанну по-всякому. Разветвленность фамилии делает Оболенских неуправляемыми. Что взбредет в голову?! Корешки у родственников по всей русской земле распространились. И в Старице есть, и в Пскове. И где только нет! И кому только они не служили. Сыну Ивана III Васильевича, великому князю Тверскому Ивану Молодому оставался верен Васька Оболенский. Фаворит матери князь Иван Федорович Овчина-Телепнев-Оболенский крутым нравом обладал и от того в ковах сгинул.

Шум и гам, говор и звуки музыкальных инструментов постепенно нарастали и сливались в нерасторжимый гул. Иоанн тому не препятствовал. Он любил наблюдать за жизнью собственного двора, обнаруживая удивительные и неожиданные свойства у людей, которых будто бы хорошо знал. Его окружали старые любимцы и те, на кого он обратил внимание недавно и приблизил к себе. Рядом с царем находится теперь Басманов. Иногда Иоанн обращался к нему по имени-отчеству.

— Дело неслыханное на Руси, чтобы государь так величал своего холопа, — сокрушаясь, передавал Данила Романович сестре, царице Анастасии. — Опасно это!

Брат Никита Романович согласно кивал головой. Их место подле государя занял Басманов. А кто он такой? Боярин московский. Таких бояр в столице как собак нерезаных. Ну, в родстве состоит с древней знатью. А кто не состоит? И они, Захарьины, не из грязи в князи. Боярин Иван Мстиславский тоже косится. Басманов и Шуйским не по душе. Храбр, воин расчетливый, во время взятия Казани многих басурман порубил вокруг Арской башни. Стрельцы его любят и слушают. Не разбойник и не вор, чем Иоанну пришелся по сердцу. Басманов давно у царского стремени, но в последние годы каждодневно и с утра в Иоанновых покоях. А это уже несколько иной расклад. Возле Басманова незнакомый люд, как в водовороте, вертится. И прежде прочих князь Афанасий Вяземский, стрелецкий начальник Малюта Скуратов, братья Грязные и чуть ли не простые холопы — во всяком случае народец подозрительный и с неведомыми фамилиями. Сам Алексей Данилович всему цену знает. Отец Данила Басманов служил постельничим у Василия III Иоанновича.

— Ласкатель, — презрительно бросал за спиной боярина князь Андрей Курбский.

— Согласник. Ни в чем государю не перечит! — ворчали Захарьины. — Он государю первый враг. Бражничать готов едва ли не спозаранку.

Царице Анастасии тем Басманов не угодил. Нехорошо делалось, когда она смотрела на кремлевский двор, провожая взором яростно скачущую прочь кавалькаду, которая плотной гурьбой охватывала государя. Заикнулась однажды, наткнувшись глазами на Малюту:

— Страшный какой! Зачем Басманов возле подобных держит? Откуда он? Кто таков?

Иоанн не рассердился и ответил вовсе не грубо:

— Страшный, да верный. Править — не мед пить. — И он назвал жену нежным и только им ведомым прозвищем. — Ты понять должна. Кругом волки, а с волками жить — по-волчьи выть. Когда я на одре готовился Богу душу вручить, Басманов не дрогнул, как братья твои. Не в упрек будь помянуто. Первыми мертвецами они бы стали, да и ты не долго бы на солнышко радовалась! — И Иоанн ладонью коснулся щеки Анастасии.

На пирах Малюта теперь в непосредственной близости от государя сидел, но не за столом, как Басманов, а поодаль. Он пил лишь за здоровье царя и царицы. Иоанн никогда не замечал ему иронически, хотя непьющие или малопьющие вызывали неприязненную усмешку.

— Кто не пьет, тот камень за пазухой держит, — любил повторять Иоанн. — А лучше бы чашу с вином поднимал, камень отложив.

Басманов ни одной чаши не пропускает. Крепкое, натренированное физическими упражнениями тело не поддавалось самым хмельным напиткам. Иоанн сдавался, князь Петр Шуйский через губу лил, когда пир начинал более походить на Арское поле под Казанью, чем на кремлевский прием, а Басманов в движениях по-прежнему тверд и обликом не меняется. И с объятиями ник кому не лезет. Сидит, опершись на локоть, и иногда говорит с Иоанном о самых сокровенных вещах.

— Нам, пресветлый государь, на Ригу идти надо, на Колывань. Ливонию под себя брать. Если к морю не выйдем — задохнемся. Смотри-ка, сколько добра в Москву чужеземцы из английской земли понавезли. Почему бы и нам кораблей не построить? А что Ливония? На кой она тебе? Русь немчины всегда теснили. Твой предок, пресветлый государь, святой князь Александр Невский не щадил их, послов к ним не засылал.

Иоанн слушал с удовольствием. Запреты Сильвестра да Адашева давно не нравились и тяготили. Зачем, мол, безобидных ливонцев трогать? Чай, христиане! Не лучше ли идти Крым воевать? Как зачем? А побережье?! Выход к Варяжскому морю купцам нужен. Без удобных гаваней — что за государство?!

— Нет, не лучше Крым воевать, — через Иоанна отвечал Сильвестру и Алешке Адашеву Басманов. — Нет, не лучше. После Казани крымская татарва наши города не удержит. Против них по рекам заставы вышлем. Внезапно не налетят. Отпор всегда дадим. А ляхов бить надо в их гнезде. Без Ливонии до них не доберешься. Прочно станем на берегу — вернем и Смоленск и Киев и зубы скалить на Новгород не позволим.

Басманов ненавидел ливонцев чуть ли не больше Малюты. А Иоанн слушал Басманова как завороженный. Этими речами Алексей Данилович быстро оторвал государя от надоевших ему старых опекунов и советников. Вдобавок улучшений ощутимых от нововведений Алешки Адашева не так уж и много, однако беспорядка — хоть отбавляй, не покажется мало. Вокруг адашевских приказов бумаг горы, дьяки с перьями снуют туда-сюда, туда-сюда, а государево повеление будто в тумане растворяется. Малюта дьякам тоже не доверял. Он решил в застенок лишь одного дьяка допустить, перед тем проверив изрядно: не лгун ли, не вор и да мошенник ли? Недаром Малюта к Басманову сердцем прикипел, и боярин его оценил. Без силы — какая власть? Без государя — какой порядок? Шуйские орать горазды. Оболенские — едва ли не громче. Адашевы покров на себя тянут. Отец — окольничий, брат — воевода, сам Алешка невылазно в Кремле и первым к царю попасть норовит. Адашевы с Шуйскими не в ладу. Захарьины только и мечтают столкнуть Сильвестра с его друзьями. А в друзьях — кто? В друзьях — князь Владимир Андреевич Старицкий. Вот он мрачно и одиноко замер как изваяние в кресле, а неподалеку от него — князь Петр Михайлович Щенятев-Патрикеев, князь Пронский, князь Хилков и прочие. Покачнись Иоанн — они о пользе и будущности страны сразу завопят, радость свою тем прикрывая. На интересы государя боярам наплевать. Они, чуть что, к Старицким переметнутся. Старицкий им кажется светом в окошке.