Жюстин Пикарди - Дафна

А потом это навалилось на нее снова: страх, ощущение, что она задыхается, знакомое по вновь и вновь повторяющимся кошмарам — не тем, когда она видела Ребекку в зеркале, а другим снам, когда Дафна попадала в приливную волну и оказывалась в темной воде, стараясь держаться на плаву, но волна накрывала ее, и она знала, что может утонуть. Она не должна впадать в панику, а то ее засосет, утащит вглубь, она должна не забывать дышать, несмотря на то что вода заполняет ее горло.

— Моя дорогая, — сказала Тод, — ты выглядишь осунувшейся. Надо хоть что-то есть — тебе нужно набраться сил в такое время.

Дафна готова была расплакаться: легче было остаться одной, чем слышать сочувствие к себе в голосе старой гувернантки, но она не вправе терять самообладание в присутствии Тод, особенно после того, как сама стала свидетельницей ужасных, безудержных рыданий Томми в больнице, когда его лицо было искажено и походило на кошмарную гримасу горгульи — Бой Браунинг превратился в рыдающего старика. Она откашлялась и сказала Тод, что собирается выпить чаю, а потом, как обычно, будет писать в своем садовом домике.

— Очень разумно, — сказала Тод, — вновь погрузиться в повседневную рутину, постараться добиться успеха в своей работе.

Проходя по небрежно скошенным лужайкам перед домом, Дафна пыталась собраться с мыслями, найти в себе силы — они нужны были ей, правильно сказала Тод. Она не может сбежать отсюда. Именно здесь ей предстояло разрешить задачу… Но что конкретно должна она делать? Возвратиться к работе, когда перестал действовать механизм ее супружеской жизни? Она открыла дверь своей писательской хибары, вдыхая знакомые запахи пыли, дерева и парафина от старого обогревателя. На столе были разбросаны в беспорядке кипы исписанных листов и книг, которые она оставила здесь, собираясь мчаться в Лондон, к Томми. Есть ли какой-нибудь смысл пытаться собрать воедино кусочки того, что она оставила? О чем она думала, пока не свершилось невообразимое? Дафна взглянула на раскрытые книги — издание сочинений семейства Бронте, вышедшее в «Шекспир-хед», четыре тома их писем и «Юношеские произведения», испещренные ее карандашными пометками на полях, — у нее было такое ощущение, словно прошли годы с тех пор, как она перелистывала эти страницы, хотя она и узнавала некоторые из своих записей, наспех сделанных всего несколько дней назад, когда она начала сочинять письмо издателю этих книг, некоему мистеру Симингтону. И еще было это имя, написанное ею заглавными буквами на обложке ее последнего блокнота…

— Брэнуэлл Бронте, — произнесла Дафна вслух. — Брэнуэлл? — повторила она, но ответа не последовало — только скрип дощатого пола, когда она шла к своему столу.

Почему Брэнуэлл Бронте? Зачем писать сейчас его биографию? Конечно, это риск, печально известный безнадежный случай, он прославился лишь своими неудачами, но могла ли она просто отбросить его в сторону, прекратить уже начатые изыскания о нем? Возможно, Тод права: ей пойдет на пользу, если книга получится удачной, Брэнуэлл может даже стать ей спасательным кругом. И все же мысль, что Брэнуэлл оказался в воде вместе с ней, не слишком ее воодушевила: он будет тонуть, уже пьяный или одурманенный опиумом, — мертвый груз, который потащит ее во тьму, на глубину, они будут спутаны воедино, конечности переплетены… И в самом деле, какой смысл погружаться в эту бездну — Брэнуэлла — или пытаться спасти его, когда ей предстоит решать множество собственных безотлагательных проблем? Необходимо поговорить с Томми и его врачами, она должна как-то оправдаться перед Китсом за то, что поместила его отца в частную клинику, хотя, возможно, девочки уже достаточно взрослые, чтобы все понять правильно: они уже не раз видели его пьяным, погруженным в депрессию и меланхолию, давшую повод для его семейного прозвища — Угрюмец. («Не называйте меня так, — часто говорил он, но Дафна только смеялась в ответ, — Этот смех, — говорил он, — знаменитый смех Дюморье…»)

Несмотря на все препятствия, несмотря ни на что, Дафна знала: отказаться от книги еще хуже, чем продолжать писать. Мысль о том, что она окажется без работы, была ей невыносима — иначе ее поглотит пустота и ощущение собственной бесполезности. Ей необходимо чувство цели, устойчивого каркаса, внутри которого она могла бы поместить свое растущее беспокойство. Если слова не помогли ей наладить отношения с Томми, она должна найти способ как-то составить другие предложения, собрать их в параграфы, страницы, как много времени это ни потребовало бы, напомнить самой себе, что она все еще писатель, пусть и потерпела неудачу во всех остальных сферах своей жизни.

И она была почти уверена, что Брэнуэлл — ее тема; он занимал ее мысли уже после поездки в Йоркшир прошлой зимой, когда она посетила дом приходского священника в Хоуорте, прошла по комнатам строгого каменного дома, где жила семья Бронте, побывала на кладбище, где они покоились. Брэнуэлл отправился туда первым, в тридцать один год, неудачник в кругу своей семьи, мучимый ощущением, что не совершил в жизни ничего значительного, ничего хорошего, терзаемый призраками ненаписанных шедевров, неизданных романов, незавершенных картин, — ясным пониманием, что не оправдал надежды, превратившиеся в золу, в пыль.

Дафна сидела перед пишущей машинкой, стараясь смотреть вниз, отводя взгляд от моря, остова разбитого судна, глубины. «Держись подальше от воды, — говорила она себе, — смотри на страницу». И она пыталась заставить действовать свой писательский мозг, чтобы он наконец щелкнул и начал формировать связи, но не дал ли он осечку?

Надо было найти выход гнетущему беспокойству, но оно, вероятно, шло оттуда, из залива, с места кораблекрушения. Она заглянула в свою записную книжку, которая была с ней во время поездки в Хоуорт, когда она провела долгие часы в библиотеке прихода Бронте, читая фрагменты дневников и писем, детские истории об Ангрии, заставляя себя переноситься назад во времени, а когда каменные стены стали чересчур гнетущими, она вышла из дома, направляясь тропой, ведущей через болота, и стараясь добраться до мест, описанных в «Грозовом перевале» [3] «Грозовой перевал» — единственный роман Эмили Бронте (1818–1848), опубликован в 1848 г. под псевдонимом Эллис Белл. .

Закрыв глаза от яркого солнечного света, Дафна представила себе перо, движущееся по листу бумаги, — руку Брэнуэлла, пишущего свои ангрианские хроники, возбужденного, даже взбешенного, запертого знойным днем в своей душной комнате, — сгустившиеся тучи вот-вот прольются ливнем, и грянет гром, а он все ждет, ждет, когда наконец сможет вырваться на свободу. А может быть, и не было выхода из созданного им для себя и сестер воображаемого фантастического ландшафта, который они называли «инфернальным миром»? А что если и не было лучшего мира, чем этот мир Ангрии со всеми его войнами и завоеваниями, романтическими легендами и трагедиями Гондала?