Юрий Рудницкий - Сумерки

— Панове и братья, — сказал он, — приложите все силы, чтобы ни один хам не ушёл из ваших рук. И помните, если мы жестоко не покараем тех, кто сжёг и вырезал Ныжанковичи и Корманичи, восстанет вся Перемышлевщина!

Злоба и упорство, уступившие было место тревоге, вернулись в сердца шляхтичей. Одни владели усадьбами в Перемышленских землях, и от подавления бунта зависела их будущность; другие возлагали надежды на получение наделов в восточных землях, вот почему ни один голос не возразил кастеляну. И всё-таки рыцарство двинулось без первоначального воодушевления, а их пахолки в глубоком молчании наблюдали, как наконец рыцарские копья столкнутся с холопским «ежом».

Когда это произошло, двинулись и они, и въехали в придорожные кусты и камыши.

И вдруг обочины дороги словно ожили. Со всех сторон понеслись дикие крики, полетела туча стрел, камней и ратищ, и в тот же миг из-за каждого дерева, куста, камня высыпали вооружённые длинными косами пехотинцы и с необычайной отвагой и ожесточением набросились на четыре сотни всадников. Лошади точно взбесились, и всадники в наступившей сумятице не смогли ни совладать с обезумевшими животными, ни обороняться. А острые косы вспарывали лошадям животы, срезали головы с плеч людям, отсекали руки и ноги. Стоны, вопли, крики, мольбы о пощаде, проклятья смешались со свистом кос и рёвом нападающих. Страх овладел пахолками, и после получасовой тщетной борьбы они поняли, что нет никакой возможности пробиться через заросли и замёрзшее сверху болото в тыл головного отряда боярина.

Та часть, которую мужики не успели ещё порубить косами, повернула на дорогу и столкнулась с рыцарями, которые, налетев на копья «ежа», снова отступили.

Однако и «ёж» не стоял на месте, а медленно, спокойным ровным шагом двигался вперёд, убивая всех на своём пути длинными бердышами или стрелами.

И тогда в первый и последний раз оглянулся пан каштелян…

Но что это?.. Перемышленскую дорогу, по которой он недавно проехал с рыцарями, затопила такая же серая орава проклятых «хамов» и перегородила им путь… И эта орава тоже шла спокойным шагом вперёд, словно вышколенные на войсковых учениях кнехты немецкого ордена. Шла не торопясь, уверенно, без возгласов и криков, а из её густых рядов сыпались стрелы. Шляхтичи окаменели от неожиданности, а каштелян опустил руку с мечом.

«Идёт смерть!» — подумал он, понимая, что его рать ждёт неминуемая гибель.

И в это мгновение толпа конных пахолков-ратников врезалась в отступающую лаву рыцарей, сея страх и неразбериху. Одни соскакивали с лошадей и, покинув товарищей, кидались в лес, но их тут же у всех на глазах убивали лучники или селяне с косами и рогатинами. Те, кто покинул товарищей, погибли. И никто уже потом не пытался искать спасения в бегстве. Но вот обе толпы мужиков сошлись вплотную с растерявшимися и перепуганными шляхтичами. С обеих сторон заработали, точно секиры дровосеков в густом бору, тяжёлые топоры бердышников и одновременно зазвучала мужицкая песня, она крепла и постепенно переходила в громоподобный гимн воинства небесных ангелов, побивающих огненными мечами силы дьявола.

— Святый боже!

Каштелян Заремба окликнул своих рыцарей, гибнущих в безнадёжном бою под ударами неистовой народной силы.

— Благородное рыцарство! Назад! В Перемышль, за мной!

И погнал коня. За ним в беспорядке кинулись обезумевшие от испуга ратники, вперемешку — паны и слуги. Поначалу казалось, что напор закованных в железо всадников на тяжёлых конях сомнёт второй заслон боярина, поскольку в нём не было стольких копейщиков, как в первом. Однако рыцарям не хватило места, чтобы разогнать коней вскачь, да и клячи челяди не могли поспевать за их огромными жеребцами. Нелегко было и дать направление этой беспорядочной массе всадников и пехотинцев, да ещё под градом стрел, от которых то и дело кто-нибудь падал. А тем временем мужики, составлявшие первый заслон, ударили слева.

И всё-таки всадники сдвинулись с места. Впереди с длинным мечом в правой руке и с изрубленным щитом в левой прокладывал себе путь каштелян. Но вот перед ним, точно из-под земли, вырос Коструба.

— Слезай-ка, пан каштелян, с коня, боярин Микола из Рудников дарует тебе жизнь! — крикнул он, поднимая свою страшную, окровавленную палицу.

— Ах ты, хамское отродье, — прохрипел каштелян, не помня себя от бешенства, — ты мне милость обещаешь…

И Заремба взмахнул мечом. Острый булат со свистом прорезал воздух, но только воздух. Неповоротливый на вид мужик отскочил в сторону, меч молнией пронёсся над его головой, а богатырь в тот же миг обрушил свою палицу на череп коня. Конь завизжал, как свинья, и зарылся носом в землю, а тут же кинувшаяся на рыцарей толпа мужиков сбила с ног и Кострубу и каштеляна. Руки Кострубы сдавили, как тисками, шею врага. Пану Зарембе не хватало воздуха. Ещё какую-то минуту он слышал крики, вопли, стоны, ржание коней, лязг мечей, топоров, топот копыт, а потом всё смешалось в неясном гуле, напоминавшем шум воды и постукивание мельничных колёс. Вскоре умолкло и это, и пану Зарембе почудилось, будто бы он летит в пропасть…

Когда он пришёл в себя, вокруг царил покой. Бегали только какие-то люди, но шум боя утих. Пан каштелян осторожно пошевелил руками и ногами, никакой боли не чувствовалось. Только дыхание с трудом вырывалось из горла. Видно, крепко придушил его проклятый мужик. Болела голова, но память вернулась быстро, и Заремба открыл глаза. Потом сел и стал озираться.

Уже стемнело, только на западе ещё оставалась свинцово-серая полоска. Зато белый снег, покрывая землю, излучал столько света, что глаза различали совершенно отчётливо всё происходящее вокруг.

Картина была до того страшной и угнетающей, что Заремба со стоном зажмурил глаза и схватился за голову.

На первый взгляд казалось, будто балка — лишь одна огромная рана, нанесённая матери-земле каким-то чудовищным остриём, или кто-то нарочно разлил по снегу много бочек мальвазийского вина.

На белой девственной целине зияли огромные красные пятна замёрзшей крови. Сапоги людей и конские копыта размесили некоторые из них в кровавую слякоть. Горы человеческих и конских трупов лежали повсюду. Вся дорога через балку была устлана порубленными воинами.

Селяне ходили между лежащими и собирали мечи, рогатины, вынимали из сагайдаков стрелы, снимали шлемы, кольчуги, сапоги. Посреди ратного поля стоял боярин. Его худое, выразительное лицо с орлиным носом и сверкающими глазами произвело на каштеляна глубокое впечатление. Он повидал на своём веку немало людей и по внешнему виду мог определить их характер. От такого лица и таких глаз врагу вряд ли можно ждать пощады…

И в самом деле! Никто из его товарищей, как видно, не остался в живых. Куда ни погляди — всё залито кровью беспощадно изрубленной шляхты… Захолонуло в тревоге сердце, ведь его нарочно, видать, не убили… Наверно, хотят его муками увенчать праздник победы. Брр! Мурашки побежали по спине каштеляна, на лбу выступил холодный пот.