Джулиан Рэтбоун - Последний английский король

– Поехали. Это серьезнее, чем ты думаешь.

Эдуард нехотя повернул к югу.

– Почему это так важно?

– Здесь почти все помнят о своих кельтских корнях. Говорят, у завоевателей саксов не хватало женщин, они брали их из числа пленниц, а мужчин обращали в рабство. Конечно, все тут приняли христианство, давно уже, много поколений назад, но сохраняют и старые обычаи, особенно женщины. Это всего лишь традиция и к вере не имеет отношения.

– Тогда почему я должен с ней считаться?

Гарольд вздохнул. Уговорить короля оказалось не так-то просто. Все этот проклятый дождь, из-за него спор начался раньше, чем он рассчитывал.

– Они задерживают налоги, не отдают своих сыновей в дружинники, а когда их призывают в ополчение, поворачивают назад, едва дойдя до западного берега Стаура. Они говорят, что наш король – не их король, наша королева – не их королева. Нужно переломить такое отношение, чтобы заручиться их поддержкой на случай нужды. Сегодняшний праздник – самый удобный случай. Если местные примут тебя и Эдит – они почитают королеву не меньше, чем короля, – они последуют за тобой, будут защищать тебя, с готовностью придут на помощь...

– Ты хочешь убедить меня, что, совершив какие-то дурацкие обряды, я сумею завоевать доверие народа, живущего к западу от Стаура, Фрома и Паррета?

– Да. Вплоть до границы Корнуолла.

– Хорошо, я вытерплю это, но не стану участвовать в кощунстве, в поклонении дьяволу и в чем-нибудь подобном.

Гарольд молча пнул лошадь каблуком, заставив ее перейти на рысь. Эдуард, дружинники и собаки, разбрызгивая грязь, устремились за ним.

Дождь поутих, когда они подъехали к Керну, открылся вид на меловые холмы, в ту пору увенчанные рощей падуба, и над холмами ненадолго показалась радуга. Король и его спутники спустились в долину, проехали вдоль ручья к маленькому женскому монастырю и там отыскали дорогу, вдоль которой стояли – не слишком, впрочем, тесными рядами – обитатели соседних сел. Одни пришли в звериных масках, другие несли в руках обручи, перевитые летними цветами или колосьями ячменя. Несколько шутов кривлялись в толпе, ударяя детей свиным пузырем, подвязанным к длинной палке. Многие держались особняком, стояли вяло и безучастно, даже испытывали какую-то неловкость – так показалось Эдуарду.

Не доехав до аббатства и небольшой усадьбы, примыкавшей к монастырю, всадники свернули налево от ручья и начали подниматься на утес. Краем глаза Эдуард увидел гигантское изображение на склоне холма – дерн в этом месте срезали, обнажив белый известняк. Это был Воитель Керна.

Воитель держал – и посейчас держит – в правой руке занесенную дубину из падуба, самого надежного дерева, а в левой – львиную шкуру. Между ног поднимается, почти касаясь пупка, напряженный фаллос. Геркулес, Король-Падуб, победивший Короля-Дуба в день середины лета. Ведьмы поклоняются ему и поныне в праздник урожая, который тогда приходился на первое августа, а теперь на двенадцатое. Словно в честь великана на ветвях падуба, росшего на склоне горы, высыпали маленькие почки, белые и лиловатые.

Годвинсоны уже вернулись из-под Дорчестера, где они заранее собрались в Мейден-Кастл, кельтской крепости, которую местные жители считали священным местом. Все они ждали короля на вершине горы с фигурой Воителя Керна, на краю леса. Среди Годвинсонов стояла девушка, укрытая зеленым плащом, не высокая, но хорошего сложения. Король почувствовал легкий укол любопытства – впервые ему предстояло увидеть Эдит. Она отвернулась, прошла по дорожке из дерна и вместе с одетыми в белое женщинами скрылась в роще. Издали он различал теперь только ее стопы, белые, изысканные, обвитые золотистыми ремешками сандалий.

Первая часть праздника проходила за пределами рощи. Это была длинная и, на взгляд короля, скучная церемония, не имевшая ничего общего с христианством, хотя там и присутствовал старый священник, неразборчиво бормотавший что-то на испорченной латыни и крестившийся к месту и не к месту. Кое-что произносилось на старинном диалекте Уэссекса, и можно было разобрать отдельные слова, но в основном звучал певучий язык кельтов, бывший еще в ходу в некоторых областях Франции. Эдуард тщетно пытался понять, что происходит на его глазах, в чем он принимает участие: то ли это саксонский обряд, перенесенный сюда шесть столетий назад из лесов Тюрингии, то ли еще более древний, кельтский, и даже кельтская литургия, а может быть, эклектическая смесь обеих традиций?

Королю поднесли необычное горьковатое питье в плоской глиняной миске. Этот сосуд, покрытый спиралеобразным узором из точек, нашли по соседству в кургане, где покоились древние короли. Эдуард боялся пить отвар – не яд ли? но Гарольд подал ему пример, благоговейно приложившись к своей чаше. Потом Эдуарду вымазали все лицо смесью слюны и грязи – и глаза, и рот, и нос, хлестнули ореховым прутом. Сперва король подозревал, что все это изрядно затянувшийся розыгрыш, что Годвинсоны решили подшутить над ним, но, обернувшись, не заметил улыбок – только очень серьезные, даже торжественные лица. Здесь присутствовал и Тостиг – они не виделись со времени встречи короля с епископом Стигандом в Бате. Глаза юноши, опухшие и покрасневшие от слез, избегали взгляда любовника.

Наконец короля повели в рощу. Гарольд шел рядом с ним, будущий шурин выступал в роли дружки жениха. Блестели мокрые стволы деревьев, на листьях переливались жемчужины дождя, громко жужжали пчелы, тяжело перелетая с цветка на цветок. Картина была яркой и резко отчетливой, проступала каждая деталь – оттенки зелени, трепет листвы, сверкающая капелька воды, в которую ударил солнечный луч, мокрые деревья и восходящий от земли пар, дурманящий и без того помраченный рассудок. Самым ужасным – или самым прекрасным – было ощущение жара, распространявшегося внизу живота и по ягодицам. Источником жара оказались мошонка и член, изрядно набухший, как не без смущения обнаружил король.

Посреди рощи открылась круглая поляна, а посреди поляны – круглый гладкий камень, поросший желтым мхом, высотой примерно в фут и около шести футов в диаметре. Валун окружало кольцо травы, единственное здесь пятно зелени. Поодаль, в тени падуба, уже ничего не росло.

Перед камнем рядами стояли женщины, они покинули празднество раньше мужчин. Эдит в зеленом платье замерла чуть в стороне, в арке, образованной ветвями цветущего падуба, листья, богатые эфирными маслами, влажно блестели. Женщины стояли спиной к Эдуарду и его спутникам, лицом к камню. То ли почувствовав присутствие короля, то ли повинуясь какому-то знаку, Эдит повернулась и откинула зеленый муслиновый капюшон, закрывавший ее лицо. У короля перехватило дыхание.