Джулиан Рэтбоун - Последний английский король

Приплыл с запада, стало быть, по всей вероятности, пойдет дальше на восток, в Тир, Сидон, а то и в Иоппию. Стоит поговорить с капитаном. В любом случае нельзя бесконечно злоупотреблять гостеприимством нашей госпожи, лучше самим уехать, пока нас не прогнали.

Уолта охватило сомнение, озноб прошел по коже.

– Ты еще не раздумал ехать в Святую Землю?

– Нет, мне кажется, стоит посмотреть на те места, где давал представление Искуснейший Фокусник. – Квинт обернулся к Тайлеферу. – А ты что скажешь? Пополнил бы свой репертуар.

– Да я уж и так все его фокусы освоил, разве что не смогу накормить толпу пятью хлебами.

– Научись этому, и мы разбогатеем.

Они потянулись, зевая, и только Уолт, раздираемый противоречивыми чувствами, не находил себе места. Он принялся обкусывать ногти левой руки, но Квинт отметил, что его пациент больше не грызет культю правой, затянувшуюся здоровой кожей.

– Ну что ж, – подвел итоги Тайлефер, – купим окуня для госпожи Амаранты, а потом разузнаем, возьмут ли нас на корабль.

– К окуню хорошо бы сладкого укропа, – предложил Квинт, спускаясь по каменным скамьям, служившим ступенями амфитеатра. – Что тебя смущает, Уолт?

Уолт приостановился на ступеньку выше Квинта.

– Вы называете нашу хозяйку Амарантой, – сказал он.

– Это ее имя.

– Не Джессика, не Теодора и не Юнипера?

– Разумеется, нет. С чего ты взял? А, понял! – Квинт хлопнул себя по лбу. – «Теодора» потому, что в Никее она пошутила, мол, она для нас все равно что дар Божий. А Джессика? Ты же не думаешь...

– Мне казалось, Теодора... то есть Амаранта – это та самая еврейская прелюбодейка и убийца, только она переменила обличье. Она шла за нами от Никомидии, пела и плакала по ночам, украла золото из твоего мешка...

Они стояли уже на сцене театра, Квинт небрежно прислонился к отколовшейся мраморной глыбе.

– Ты все перепутал, Уолт, это какой-то кошмар. Не было никакой Джессики. Жена Симона бен Давида, торговавшего ляпис-лазурью, не была еврейкой. Женщина, следовавшая за нами по горам и плакавшая ночью, – плод твоего воображения. Не знаю, кто украл у меня деньги, но сомневаюсь, чтобы это сделала женщина.

– А та, которая купалась в горном озере?

– Наяда, – пожал плечами Квинт. – Почему бы и нет? Или пастушка, как я и предположил с самого начала. С чего ты взял, что все это была Амаранта?

– По-моему, она на них похожа. Рыжие волосы на самом деле парик, я видел, как она снимала его в караван-сарае, в Дорилее, кажется, а свои волосы у нее черные.

– Рыжие парики нынче в моде.

– Она знакома с купцами-евреями.

– Я тоже, но я не еврей.

– Она хотела нас убить, подбросила ядовитую многоножку, а потом гигантского паука.

– Уолт, дорогой мой! Такая опасность подстерегает любого путника. Здесь на каждому шагу водятся такие твари.

– Ты был болен, – вмешался Тайлефер. – После того удара по голове, который ты схлопотал от стражника в Никомидии, ты заболел, у тебя была лихорадка...

– И опиум, разумеется. У него есть свои побочные эффекты. И не забывай, Тайлефер, – обернулся Квинт к фокуснику, – наш друг и так был в расстройстве, он тяжко болел после сражения, пострадало не только его тело, но и душа. Она была словно разорвана надвое и пребывала в таком состоянии два, а то и три года. Только теперь его душа снова обретает цельность.

– И все же, – Тайлефер выхватил из воздуха шелковый шарф, скатал его в комочек, сунул себе в рот и дюйм за дюймом начал вытаскивать из уха Квинта, – и все же странно, как все совпадает, все персонажи, все события соединяются друг с другом, повинуясь особого рода логике, словно еще один сюжет в сложной повести Уолта.

– Прекрати! – рассердился Квинт, отмахиваясь от шелкового шарфа. – Да, вот именно: фантазии Уолта обладают логикой вымысла, сказочной повести: события нанизываются друг на друга таким образом, что слушатель начинает предвидеть связи и совпадения, которых сам Уолт не замечает. Это самый примитивный вид драматической иронии, ведь человеческий разум склонен подгонять реальные факты под заранее известную схему. Так мы подводим под единое понятие камешек и скалу, вместо того чтобы сосредоточить свое внимание на конкретности и уникальности каждого явления; так мы стараемся наложить на действительные события, каждое из которых происходит один и только один раз, не повторяясь, безо всякой связи с другими, сюжет какого-нибудь романа, например, «Золотого осла» Апулея.

– Мне нравится «Золотой осел»...

– Неужели? Подумать только! По мне, высокое, смешное, ужасное, сладострастное – все чередуется в этой книге с ошеломительной быстротой.

– Но ведь такова и жизнь, которую ты противопоставляешь шаблонам упорядоченного повествования...

Не обращая внимания на возражение Тайлефера, Квинт продолжал, даже не запнувшись:

– Хотя повсюду в этой книге чувствуется богатая фантазия и подлинная страсть, в не меньшей степени дают себя знать аффектация, бьющие на эффект красоты стиля, стремление выразить все как можно изысканнее, препятствующее автору писать по-настоящему хорошо. И самое скверное: эта книга скрывает в себе герметическое учение неоплатонизма, заклятого врага аристотелевского эмпиризма, который один лишь способен раскрыть нам тайны вселенной... – Словно вспомнив что-то, Квинт обернулся к Уолту, который стоял у него за спиной, потирая культей затылок. – А откуда взялось еще одно имя – «Юнипера»?

– He знаю, – пробормотал Уолт. – Я выдумал его, должно быть [88] Оба имени – Юнипера и Амаранта – связаны с символикой растений. Юпитера (от лат. Juniperus – можжевельник) символизирует смерть и воскресение: Амаранта – бессмертную любовь. . – Чтобы переменить тему, он в последний раз оглядел сцену и спросил: – Что это за место?

– Ти-а-тор, – по слогам произнес Тайлефер. – Место для увеселения публики и создания иллюзий. Когда-то на глазах восхищенных зрителей здесь оживали чудесные вымыслы.

Вскочив на сцену, приняв артистическую позу, бывший менестрель продекламировал:

Тайлефер изящно раскланялся с друзьями, стоявшими перед сценой.

– И что же случилось? – удивился Уолт. – Почему ти-а-тора больше нет?

– Христиане, – проворчал Квинт. – Проклятые христиане. Вечно все портят.

Итак, – сказала Амаранта, отделяя серебряным ножом изрядный кус от рыбы, лежавшей у нее на тарелке, – вы намереваетесь отплыть послезавтра? В Иоппию, а оттуда в Иерусалим?

– Таков мой план, – ответил Квинт, – если будет попутный ветер. Кают на этом корабле нет, но нам они все равно были бы не по карману. Поплывем на палубе. Будем надеяться, останется местечко после того, как хозяин нагрузит судно хлопком.