Манфред Кюнне - Охотники за каучуком

Джордж полагает, что теперь брату самое время прощаться.

Но Роберт по-прежнему сидит на своем месте. В глазах его загораются странные огоньки.

— Еще одна просьба, совершенный пустяк! Подъезжая сюда, я встретил на твоем поле одну индийскую женщину. Она недели две-три назад сбежала с моей плантации.

— Недели две-три? С Суматры? Каким же образом она очутилась здесь, на моем поле, как ты его называешь?

Роберт ухмыляется.

— Я не хотел тебя обидеть! Мне самому непонятно, как она сюда попала. Наверное, переправилась по морю. Но в ящике стола моей конторы лежит контракт, под которым она нацарапала свой знак. В этом-то я уверен.

Джордж только качает головой.

— Вместе с ней удрал парень, — продолжает Роберт. — Припоминаю, как в то утро, когда они оба исчезли, надсмотрщик доложил мне, что все лодки унесло, так как кто-то перерезал веревки. Я сам ходил на берег и во всем убедился. Концы веревок еще валялись на земле. Ну, а лодки, конечно, поминай как звали — утащило течением. Как ты думаешь, можно переправиться в такой скорлупке через Малаккский пролив?

— Совершенно исключается!

— Но ей это удалось! Значит, либо она летела по воздуху, либо какой-нибудь корабль подобрал ее.

— А парень? Ты его тоже видел?

— Нет. Да он мне и не нужен. Пришлось бы его наказать, а потом того и жди от него какой-нибудь пакости. Людей у меня сейчас более или менее хватает, а из списков его все равно вычеркнули. А вот женщину я не хочу упустить!

— А ты не ошибаешься? Все эти темнокожие ведьмы похожи одна на другую.

— Эту я ни с кем не спутаю.

— Ах вот оно что!

Джордж хмурится. Потом говорит:

— Можешь забирать ее, я не возражаю. Только пусть Джонсон сначала оформит договор. Все равно мы не несем по отношению к ней никаких обязательств. Раз она раньше нанялась к тебе, значит, наш контракт теряет силу.

Роберт искоса поглядывает на брата.

— Не стоит понапрасну возмущаться. Ты проводишь большую часть времени в Лондоне, и общества у тебя сколько твоей душе угодно. А на Суматре, мой милый, совсем другое дело. Для тех, кто несколько месяцев безвылазно просидел в этой глуши… что ж, вполне естественно…

— Для надсмотрщиков и управляющих — пожалуй.

— Ну, знаешь, — возражает Роберт, слегка краснея, — среди индийских женщин есть такие… Ты меня понимаешь?

— Я понимаю, что ты имеешь в виду.

Джордж делает несколько шагов по комнате и снова садится.

Воцаряется неприятная тишина.

Снаружи слышатся возбужденные голоса.

— Туан…

— Тьфу, черт! Я же тебе велел идти к надсмотрщику!

— Совершенно верно, сэр! Этот парень был у меня.

— А, это вы, Гендерсон!

— Вот она, птичка! Марш!

Дверь распахивается. В комнату входит Джонсон, а за ним — надсмотрщик, который тащит-Манахи. Малаец тоже пытается переступить через порог, но Джонсон выталкивает его. Захлопнув дверь, он обращается к Даллье:

— Мы вас не задержим, сэр! Тут дело-то небольшое… — Он кивает на Манахи, которая замерла, потупив в испуге глаза.

Роберт поднимается.

— Она самая!

— О! Вот оно что! Вот она, значит, какая! — восклицает Джордж, бросив быстрый взгляд на брата, и снова принимается разглядывать Манахи.

Надсмотрщик объясняет:

— Она махнула прямо в лес, в самые колючки забилась, еле выволок ее оттуда.

Он показывает руку, покрытую царапинами и укусами.

Джонсон качает головой.

— Она, видать, сбесилась! Эй ты, ведьма, что это тебе вздумалось удирать?

Манахи молчит. И тут вмешивается Роберт.

— Вопрос исчерпан, мистер Джонсон! Я забираю ее с собой.

— Вы?

Джонсон меряет его враждебным взглядом.

— Вы что же, сэр, думаете, что я с таким трудом набираю людей и заключаю с ними контракты только для того, чтобы…

— Контракт со мной она подписала раньше, — перебивает его Роберт.

Джонсон отступает на шаг.

— Вам что-нибудь об этом известно, сэр? — спрашивает он, глядя на Джорджа.

Тот кивает.

— Аннулируйте контракт, Джонсон. Все равно он недействителен.

Управляющий оглядывает Манахи, скрестив руки на груди и покачивая головой.

— Сбежала, значит! Так, верно, и с тем парнем дело нечисто, с которым она явилась сюда?

Роберт поспешно вмешивается.

— Нет, о мужчине я ничего не знаю. Договорились?

Он смотрит на брата. Тот снова кивает.

— Ну, до свидания… — говорит Роберт, протягивая ему руку.

— Всего хорошего, Боб, — прощается Джордж.

Роберт поворачивается к Манахи.

— Пошли!

По ее телу пробегает дрожь; она бледна как смерть, Он хватает ее за руку. Тащит с собой к двери. Выталкивает за порог и, не отпуская ни на секунду, идет к выходу.

Привлечение иностранных рабочих на плантации Британской Малайи и Голландской Суматры вызвало на Малайском архипелаге интенсивную миграцию рабочей силы, а необычайно широкий размах, который она приняла в течение нескольких десятков лет, потребовал правового урегулирования вопросов труда и найма.

Так на Суматре возникло трудовое законодательство, состоявшее из двух частей: инструкции о вербовке и инструкции о кули, которая определяла доставку рабочих и их семей к месту работы и обратно, их размещение, срок действия контракта, заработную плату и цены на продукты.

Но значительно более обширный раздел инструкции о кули занимали параграфы о наказаниях и штрафах, предусмотренных для рабочих на плантациях. В противоположность европейскому трудовому праву в Нидерландской Индии рабочий, не выполнивший обязательств, предусмотренных договором, подвергался преследованию не в гражданском, а в уголовном порядке.

Поскольку в Британской Малайе и на Суматре участились случаи бегства рабочих из-за невыносимых условий труда на плантациях, предприниматели были вынуждены — во избежание финансовых потерь — оказывать друг другу поддержку.

Беглых рабочих не принимали ни на одну плантацию.

Поздно вечером вернувшись в свою хижину, Пандаб узнал от Талембы о случившемся. Старик все видел собственными глазами — по его словам, он стоял совсем рядом. Он как раз принес надсмотрщику стакан содовой, а обратно в лес пошел, когда все было кончено.

— Когда она стала вырываться, он ударил ее, проклятый! И втащил в свой экипаж, словно мешок!

— А, а усы у него были? — произносит наконец Пандаб хриплым голосом. — Короткие светлые усы?

Талемба кивает.

— На верхней губе…

Неловким движением Пандаб опускается на землю. Перед ним проплывают жуткие, мучительные картины его жизни на острове за морем. Не раз по ночам он вскакивал весь в холодном поту из-за этих видений.

— Главный сахиб, — чуть слышно шепчет он.

И вдруг вскакивает на ноги. Бежит в угол хижины, где лежит шерстяное одеяло Манахи, хватает его, сворачивает, перебрасывает через плечо, снова нагибается и достает мешок с рисом, паранг, узелок с табаком, жестяную банку.