Владимир Москалев - Гугеноты

— Мне нанесли оскорбление, — заявил Конде, пробуя клинок своей шпаги на гибкость, — и этот позор можно смыть только кровью.

— Я пообещал себе дать урок вежливости господину принцу Конде, и ничто теперь уже не вынудит меня отказаться от принятого решения, — проговорил герцог, рассекая клинком воздух.

— И вы будете наказаны, мсье, за то, — произнес Конде, — что вздумали учить принца крови хорошим манерам.

— Каждый принц, прежде всего мужчина и дворянин, — ответил герцог, — и никогда не должен об этом забывать. То, что дворянин, у которого он похитил даму сердца, ниже его по общественному положению, еще не дает права пользоваться льготами принца крови, тем более что дворянин этот — гугенот.

— Вот как! — воскликнул Конде, искренне удивившись. — Выходит, он мой собрат по партии? В таком случае я от чистого сердца, прошу у него прощения; жаль, что он не слышит меня в эту минуту.

— Лесдигьер, — обернулся герцог к своему гвардейцу, — у вас просит прощения сам принц Конде. Прощаете ли вы его?

— От всего сердца, — произнес Лесдигьер, поклонившись Конде.

— Ах, так это вы, молодой человек? — и Конде с любопытством поглядел на Лесдигьера.

— К моему великому сожалению, монсеньор, — ответил Лесдигьер.

— Надеюсь, это не заставит вас отказаться от поединка, кузен? — спросил Монморанси.

— Напротив, герцог. Я весьма огорчен, что обидел единоверца, и считаю, что должен быть наказан за это. Я рад, что мне не придется скрестить оружие с ним и что вы, католик, явитесь, так сказать, орудием мщения за честь этого дворянина. Если я получу хороший удар шпагой, я буду считать, что Бог отвернулся от меня. А теперь начнем, солнце, кажется, уже начинает пригревать. Готовы ли вы, господа? — спросил Конде у Лесдигьера и Матиньона.

— Готовы, монсеньор.

— Тогда к бою! Ad rem! [61] «К бою!» (лат.).

И четыре шпаги, скрестившись, зазвенели в воздухе.

Монморанси сразу понял, что имеет дело с незаурядным противником. Конде сражался хладнокровно, умело, не допуская ошибок. Шпага будто приросла к его руке, он владел ею виртуозно. Поначалу он не нападал, только защищался, и в этом сказалось мастерство, перенятое им у Гийома де Ремона. Однако герцог вел бой в той же манере, и оба противника, равные по силе и мастерству, никак не могли поймать один другого на ошибке.

Наконец Конде сделал выпад, но удар был искусно отбит; герцог тоже перешел в нападение, но и он потерпел неудачу. Выходя из одной позиции, принц атаковал батманом, который показал ему г-н Гийом, но удар был настолько мастерски отражен приемом, которому противника обучил Буасси, что он чуть было не выронил шпагу из руки. Герцог, быстро перейдя из одной позиции в другую, искусно применил дегаже, но точно так же, как Буасси учил его уходить от дегаже, этот удар был отбит принцем Конде.

— Честное слово, принц, — проговорил маршал, — ваша манера боя напоминает мне уроки Буасси, хотя я знаю, что вы не учились у него.

— А ваша манера, герцог, точь-в-точь как у моего мастера. Ей-богу, можно подумать, что мы тренировались в одном фехтовальном зале и брали уроки у одного и того же человека.

Что касается Матиньона, то неизвестно, у кого брал уроки он, и Лесдигьер сразу понял слабые места в его защите, хотя Матиньон весьма искусно нападал. Однако Лесдигьер решил не ускорять событий и молча, изматывал противника, ожидая, пока тот выдохнется и сам откроется. Для него эта дуэль была игрой, и он, легко отбивая удары, в то же время наблюдал за другой сражающейся парой. Матиньон, видя такое пренебрежение, рыча, бросился в атаку, но тут же, как предупреждение получил царапину на левом предплечье. Это еще больше обозлило его; забыв нехитрую заповедь бойца — не терять хладнокровия в бою — значит наполовину победить врага, — он сделал отчаянный выпад, совершив при этом ошибку, и получил еще одну царапину на другом предплечье.

— Сударь, вы что, издеваетесь надо мной? — крикнул он, отступая на шаг.

— Ну что вы, милостивый государь, я очень уважаю такого достойного противника, как вы, и в доказательство моих слов не стану вас убивать, а позволю себе всего лишь ранить вас. В плечо. Вот сюда.

И не успел Матиньон опомниться, как получил удар в плечо приемом, называемым мулине.

— Святой боже, я ранен! — воскликнул он и, скрипнув зубами от ярости, снова ринулся в атаку. Но, подняв шпагу для удара, выронил ее — рука беспомощно повисла как плеть.

Матиньон упал на одно колено. Лицо его побледнело. Другой рукой он схватился за плечо: пальцы тут же окрасились кровью. Бой немедленно прекратили. Рану перевязали и помогли ему дойти до кареты, которая стояла неподалеку специально для подобного случая.

Конде, наконец, перешел в атаку и, делая выпады, не переставал удивляться тому, с какой легкостью его противник парирует удары.

Оба противника стоили друг друга, и каждый понимал это. Дуэль, длившаяся уже с четверть часа, не приносила результатов ни той, ни другой стороне, мало того, ни один из противников не получил еще ни единой царапины.

Наконец Конде откинулся назад и, быстро сменив позицию с четвертой на шестую, сделал ложный выпад. Герцог ждал этого. Это было началом приема, о котором предупреждал его де Ремон. И когда последовал двойной страмассон, он с ловкостью увернулся от него, при этом, едва не выбив вторично шпагу из руки Конде и слегка поцарапав ему колено.

Колиньи сокрушенно покачал головой, Ла Ну с Шомбергом недоуменно переглянулись, а Монморанси подумал, что если бы не этот человек из Понтуаза, он наверняка сейчас был бы убит наповал.

Конде опешил. Тот прием, которому его обучил Гийом де Ремон и которым он думал завершить схватку, с треском провалился.

Конде тяжело дышал. У него в запасе был еще один обманный трюк, на него возлагал он теперь все надежды. Отдышавшись немного. Он вновь хладнокровно приступил к атаке. Мелькнула мысль: вдруг противнику известен и его второй, последний убийственный толчок из девятой позиции, от которой не было спасения? Он провел первую часть обманной полутерции. Зная этот прием, противник непременно должен был отреагировать боковым парадом, но Монморанси не предпринял никаких мер. И Конде решил, что его час настал. И когда принц, помолившись мысленно Богу и вложив всю силу в удар, произвел тот второй прием, на который возлагал все надежды, то с ужасом понял, что удар его отбит. Сам он при этом, неловко повернувшись, потерял равновесие и упал лицом в холодную прошлогоднюю траву, кое-где даже не потерявшую зеленого цвета.

Колиньи, заметив примененный Конде запрещенный прием, недовольно нахмурился. Лесдигьер же на хитроумный трюк не обратил никакого внимания: он изрядно нервничал, опасаясь за жизнь принца, и одновременно от всей души восхищался ловкостью своего хозяина. Мысленно юноша даже дал себе слово непременно сравниться когда-нибудь с ним в мастерстве фехтования.