Николай Данилов - Кордон

— Как звать?

— Степаном.

Генерал осмотрел его с ног до головы.

— Скажи мне, Степан, не стыдно ли тебе, моряку славного Российского флота, появляться на людях в таком затрапезном виде? Форма рваная и латаная, обувь худая.

Спылихин опустил голову.

— Так точно, ваше превосходство, стыдно.

— Как часто вам меняют исподнее?

— Никак нет, не меняют, — последовал ответ. — У кого не истлело, сами в бане стирают.

— Так-с! — Губернатор метнул гневный взгляд на капитан-лейтенанта, словно он был виновен в том, что гарнизон так плохо одет.

— Пот и вши одежду съели, — проговорил стоящий рядом со Спылихиным рослый матрос.

Завойко сделал к нему полуоборот.

— Матрос Сорок седьмого флотского экипажа Уда-лов! — назвал себя моряк.

— Когда форму получали?

— Новую в Камчатке не получали, а бывшую в употреблении выдали три года назад, — четко ответил матрос.

— Как вас кормят? Харчей хватает?

— К казенным харчам дичь и рыбу промышляем, — отозвался Удалов. — А если бы не промысел, бабы сниться бы перестали.

Моряки заулыбались.

— Не скоморошничайте! — одернул матроса губернатор и уже спокойнее спросил — Нравятся ли тебе в порту порядки?

— Никак нет.

— Почему?

— А как, ваше превосходительство, будут нравиться порядки, когда их тут нет?

— Интересно! — нарочито удивился генерал. — Неужто нет?

— Так точно! Никаких, — подтвердил Удалов. — Сказывают, морякам казенные одеяла и подушки положены, а мы спим под шинелями на ветках кедровника. Людей от тяжелой работы и от сырости хворь разная берет, а в лазарете нет ни мази наружной, ни пойла для нутра. Беспризорные мы. Хороший хозяин скотину лучше содержит, чем тут матросов…

В строю послышался одобрительный ропот.

— Понятно, — Завойко прикусил нижнюю губу. Ему не понравилось столь откровенное и смелое заявление матроса. — А тебе, Степан, что в порту не нравится?

— Еще от заморских людишек спасу нет, — пожаловался Спылихин, утвердив своим «еще» солидарность с Удаловым, — Девок наших портят, баб насилуют. А нам не велено с дебоширами связываться. С иностранцами, говорят, драться нельзя, скандалу, мол, не оберешься.

— А если бы тебе, Степан, всему вашему экипажу, разрешили их утихомирить? Что тогда?

— Да уж приструнил бы! — пообещал Спылихин. — Своих людей в обиду не дали бы…

Завойко одобрительно похлопал унтер-офицера по плечу, похвалил:

— Хороший, видать, ты моряк, Степан; Русской души человек. Своих людей нам в обиду давать никак нельзя. Вот и будем общими силами наводить такие порядки, какие нам нравятся.

Обернувшись к капитан-лейтенанту, губернатор сказал:

— Я привез с собой тысячу комплектов обмундирования, обуви, исподнее белье, наволочки для матрасов и подушек, одеяльное сукно, медикаменты и кое-что еще… Сегодня же извольте распорядиться истопить баню, помыть людей и переодеть. Старое исподнее сжечь без остатка. Завтра в три часа пополудни здесь, на площади, устроим парадный смотр гарнизона.

— Есть! — Стиценков козырнул.

Завойко вспомнил наказ Муравьева: «Сразу же примите к чужестранцам самые решительные меры по пресечению безобразий в порту, вплоть до применения оружия».

— Не все, — приостановил губернатор капитан-лейтенанта. — До смотра извольте укомплектовать из нижних чинов две команды по пятьдесят человек с огнестрельным оружием. Подберите крепких матросов и солдат под командованием унтер-офицеров. Они будут ответственны за артельный порядок в порту. Сии лица должны действовать перед чужеземцами без робости. — Завойко видел в командах панацею от всех зол, причиняемых иностранцами. — Если дебоширы начнут махать баграми, угрожать ножами или еще там чем, приказываю стрелять злодеев по ногам. Тех же, которые будут гоняться за приличными женщинами, арестовывать и отправлять в карцер. Задержанных лупить без сожаления, не обращая внимания на их вопли. Разрешаю выдавать буянам по спинам и мягким местам до шестидесяти кошек в единый прием. Одну команду пусть возглавит унтер-офицер Спылихин.

— Есть! — отозвался капитан-лейтенант.

На другой день в назначенный час на площади фанфары горнов известили о начале парадного смотра гарнизона. Мимо губернатора под триумфальный бой барабанов торжественно прошли повзводно одетыен в новую форму моряки и солдаты. Прошли плохо, неровными шеренгами. Солдаты наступали друг другу на сапоги, теряли ногу, колыхая и смешивая строй. Однако Завойко остался смотром доволен. Он видел гордо выпяченные груди, молодцеватые лица матросов и солдат, их досадные гримасы, когда сбивались с ноги. Во всем этом губернатор уловил главное — люди воспрянули духом, у них появилась надежда на лучшую жизнь, и они всем своим видом старались понравиться генералу, проявившему о них заметную заботу.

Завойко не удержался, выкрикнул:

— Достойным представителям Российского императорского военно-морского флота и русской армии — слава!

В ответ, набрав полные груди воздуха, петропавловский гарнизон в двести мощных глоток прокричал:

— Ур-а-а!..

Вскоре после парада гарнизона иностранные китобои решили проверить, верны ли слухи о том, что прибывший губернатор велел применять строгие меры, если они учинят скандал. Китобои избили русского грузчика и с диким хохотом выбросили его из трактира. Узнав об этом, унтер-офицер Степан Спылихин со своей командой беглым шагом направился к месту происшествия. Окровавленный грузчик был еще у трактира. Человек пытался подняться с земли, но ноги его не держали и он всякий раз валился на бок.

— Захмелел? — нагнувшись над ним, доверительно спросил Спылихин.

— Нет, — со стоном ответил грузчик. — Я выпил кружку кваса… Голова кружится. Ногами они меня топтали. Внутри что-то оборвалось…

Моряки рванулись было в трактир, но Спылихин их придержал:

— Оставайтесь тут. Глум янки над трезвым человеком учинили. Двое отнесите его в лазарет. С иностранцами я поговорю один. Надо выяснить, что да как… Понадобитесь, позову.

Унтер-офицер исчез в трактире, а через минуту в проеме двери показалась его широкая спина. Степан, отбиваясь кулаками, отступал от наседавших на него американцев.

— Полундра! — выкрикнул кто-то из команды, и моряки ринулись в трактир. Началась свалка. Зазвенели разбитые стекла окон. В бранных выкриках, угарной ругани невозможно было с улицы разобрать чья берет. В воздухе замелькали ножи и тут же раздались ружейные выстрелы. На шум сбегался народ. Через несколько минут люди вывалили из трактира, и картина прояснилась. Рус-

ские моряки вели перед собой с десяток бузотеров, ловко завернув им руки за спины.

Подбежавшие на помощь своим иностранцы сразу сбавили пыл, когда увидели у трактира, кроме русских моряков, взвод вооруженных солдат. Усачи держали винтовки наизготовку. Их лица были решительными.