Сири Джеймс - Тайные дневники Шарлотты Бронте

— По выемкам в стене? И всего одна комната на двенадцать человек?

— Да. С одной стороны к дому примыкала конюшня, с другой — коровник, а на заднем дворе размещалась конная маслобойка. Мы вели тяжелую жизнь, чего я тогда не понимал. Много недель подряд нам перепадали только молоко и картофель, да изредка кусок курятины или свинины, но мы не голодали. Мне казалось вполне естественным спать по трое или четверо в кровати. Простыней было так мало, мисс Бронте, что мама нарезала их на маленькие полоски и выдавала по одной на каждого, чтобы прокладывать между лицом и грубым шерстяным одеялом.

— О, мистер Николлс! Я не в силах вообразить подобное. Даже в Школе дочерей духовенства мы не были так обездолены.

— Но я не знал, что обездолен. В раннем детстве даже не догадываешься, что тебе чего-то не хватает. Такова была моя жизнь. Я стал бы фермером, таким же как отец и два старших брата, без образования, не считая пары лет в местной школе, если бы не милость Господа и мои дядя и тетя Белл.

— Ваши дядя и тетя Белл?

— Дядя Белл был маминым братом, священником и учителем, немного богаче моего отца. Однажды он навестил нас и увидел, что дом трещит по швам, а родители не знают, как накормить столько ртов. Я подслушал беседу взрослых. Отец беспокоился. Он сказал, что мои старшие два брата унаследуют ферму, а сестры выйдут замуж или станут служанками; но что будет с двумя младшими сыновьями? Дядя Белл — хотя у него у самого в то время было двое малышей — предложил забрать меня и моего брата Алана к себе в Банахер и вырастить как родных детей. Родители согласились.

Я в ужасе уставилась на него.

— Родители отдали вас… так просто?

— Да.

Во взгляде мистера Николлса на мгновение отразилась боль.

— Сколько вам было лет?

— Семь. Алану только что исполнилось десять.

— О! Вы явно были слишком маленьким, чтобы покинуть отца и мать!

— Да. У верен, что это решение далось родителям нелегко. Но дядин поступок был добрым и бескорыстным. Я не забуду, как мать с отцом плакали на пороге дома, когда мы уезжали. Больше я никогда не видел ни их, ни братьев и сестер.

— Никогда? Почему?

— Родители настаивали, что это будет слишком тяжело для всех нас, что раз нам с Аланом суждено начать жизнь с чистого листа, в новой семье, мы не должны оглядываться назад.

Это признание повергло меня в такой шок, что я утратила дар речи. Мое сердце обратилось к мистеру Николлсу. Внезапно мне показалось, что я теперь знаю его лучше, чем прежде. Неудивительно, что он так тщательно скрывал свои эмоции; неудивительно, что, позволив себе чувствовать и любить, он привязался так нерушимо и глубоко.

— Как бы то ни было, для меня это стало началом новой жизни, мисс Бронте. Дядя и тетя приняли нас в свой дом и в свои сердца и обращались с нами как с частью своей собственной растущей семьи. Их дети — со временем их стало девять…

— Девять?

Он кивнул и неожиданно улыбнулся.

— Кузены стали для нас с Аланом младшими братьями и сестрами. Дядя и тетя Белл были любящими и щедрыми и делились всем, что имели. Вдобавок, поскольку дядя заведовал школой, мы получили превосходное образование, а когда выросли, его стараниями поступили в Тринити-колледж. Дядя скончался пятнадцать лет назад. Мне очень его не хватает, как и всей семье.

— Я искренне сочувствую вам.

— Спасибо. Все, что сейчас у меня есть, — заслуга дяди и тети Белл. Она замечательная женщина. Я хотел бы, чтобы вы познакомились.

— Сочту за честь. Любопытно, что нас обоих воспитали тети с материнской стороны.

— Вы правы.

— Каким был дом ваших дяди и тети?

— Их дом? — Мистер Николлс помедлил. — В нем было много любящих людей, а я был желанным гостем. В сущности, остальное неважно, не правда ли?

— Не могу с вами не согласиться.

— Моя тетя и большинство кузенов до сих пор живут в Банахере. Именно их я навещаю каждую осень, когда беру отпуск.

— Надо же! А я думала, вы ездите к матери и отцу.

— Нет. Мать отошла в мир иной, когда мне было двенадцать. Отец скончался пять лет назад в возрасте восьмидесяти лет, по крайней мере, так мне сообщили. Много лет я испытываю чувство вины за то, что не был рядом, когда они умирали.

— Понимаю, каково потерять мать в таком юном возрасте. — Я печально покачала головой. — Мне было всего пять лет, когда скончалась моя матушка.

— Вам не кажется, что смерть матери оставляет внутри огромную пустоту, которую невозможно заполнить?

Я глубокомысленно кивнула, и он спросил:

— Наверное, именно поэтому все главные персонажи ваших книг — сироты, мисс Бронте?

Я признала его правоту. Мы шли, беседуя в подобной дружеской манере, пока не достигли деревни Оксенхоуп, после чего развернулись и отправились в обратный путь. Вернувшись в пасторат, мы выпили чаю в столовой (папа сослался на болезнь и не присоединился к нам). Визит мистера Николлса продолжался еще девять дней, и ежедневно, гуляя туда-сюда по одной и той же заснеженной тропе, мы откровенно обсуждали нашу жизнь, настоящую и прошлую, старательно (пока) избегая будущей.

Мистер Николлс рассказывал забавные случаи времен учебы в Тринити-колледже и с любовью и чувством юмора вспоминал о своем брате Алане и их детских ссорах и проказах. Они часто подшучивали над младшими кузенами, сбегали с уроков и гуляли по лесам с собаками, плавали на лодке по реке Шаннон или добывали рыбу в соседних ручьях.

— Там я и научился ловить форель руками. Я никогда не использовал удочку. До чего же весело было хватать скользких маленьких дьяволов и порой швырять их в лицо друг другу просто ради смеха!

Его истории веселили меня и рисовали в моем воображении совершенно иного молодого Артура Белла Николлса.

— Я всегда представляла вас серьезным, мрачным маленьким мальчиком, который непременно следует правилам и поступает как должно.

— Так и было. Внутренний голос всегда укорял меня во время наших небольших проказ. Я искренне любил своих дядю и тетю и не желал их расстраивать — но это не мешало мне раз за разом потворствовать брату и подстрекать его.

В ответ я поделилась своими детскими приключениями с братом и сестрами.

— Кроме запойного чтения книг и бесконечной писанины нам очень нравилось фантазировать. Мы бродили по пустошам и делали вид, что это Страна джиннов. Пустоши стали нашей Аравией. — Я кивком указала на заснеженный пейзаж. — Все, что вы здесь видите, было для нас обширной пустыней, бескрайними просторами волнистого песка под жгучим солнцем и безоблачным небом. Туман мы полагали живительной пустынной дымкой и непременно отыскивали огромный дворец, окруженный пальмами, богато инкрустированный бриллиантами, рубинами и изумрудами и освещенный нестерпимо яркими лампами.