Шарль-Альбер Коста-Де-Борегар - Роман роялиста времен революции :

Обозвавъ адресъ дофинцевъ "распечатаннымъ письмомъ", онъ затѣмъ сказалъ: "вамъ нечего удивляться, если при тѣхъ условіяхъ, при какихъ ваше письмо было представлено, король не соблаговолилъ принять его… Во-первыхъ, оно какъ будто написано отъ имени дворянства… Дворянство не собиралось, да и не могло собраться безъ разрѣшенія короля".

Собраніе въ Визилѣ показало, однако, министру, что подобная вещь могла случиться.

Простой исходъ, не принять, избавилъ архіепископа Сансскаго отъ назойливости Вирье. Съ тѣмъ же легкомысліемъ онъ разсчитывалъ, что нѣсколько указовъ избавятъ его и отъ назойливости всѣхъ парламентовъ Франціи.

Дѣйствительно, чего проще учредить посредствомъ этихъ указовъ родъ высшаго совѣта регистратуры? Нѣсколько маршаловъ Франціи, нѣсколько прелатовъ, нѣсколько принцевъ крови занимали бы должности предсѣдателей или членовъ совѣта: въ такомъ совѣтѣ нечего страшиться, что волѣ короля можетъ угрожать малѣйшее сопротивленіе,

Такова была, по крайней мѣрѣ, мысль министра-архіепископа, когда онъ въ началѣ мая 1788 г. объявилъ этотъ новый законъ и отправилъ его на утвержденіе во всѣ парламенты.

Со всѣхъ концевъ Франціи поднялось всеобщее негодованіе. Даже благомыслящіе люди, которые, какъ Вирье, заявили себя довольными первыми уступками двора, соединилисъ въ общемъ сопротивленіи, которое Бріеннъ такъ необдуманно ставилъ на почву права.

Напечатанные въ Греноблѣ, съ комментаріями Барнава, въ смѣлой брошюрѣ, министерскіе указы, безъ различія положенія и мнѣній, возмутили весь городъ. Судьи, бывшіе въ изгнаніи въ своихъ земляхъ, были возвращены съ тріумфомъ посредствомъ "lettre de cachet". Впервые возмущеніе посягнуло на власть короля. Цѣлый градъ черепицъ былъ направленъ на его войско. Съ трудомъ де-Клермонъ-Тонерръ спасся отъ веревки, которая должна была его подвѣсить къ люстрѣ его салона. Разрушеніе дворца губернатора, сбиванье съ толка солдатъ было началомъ безобразныхъ сценъ, которымъ вскорѣ предстояло разъиграться по всей Франціи.

Парижъ и Версаль съ изумленіемъ узнали объ этомъ первомъ возмущеніи и надо сказать правду, что Анри черезчуръ смѣло разговаривалъ съ Бріенномъ.

Протестуя противъ проекта министра, а еще болѣе противъ остракизма, въ которомъ держали депутатовъ Дофинэ, Вирье рискнулъ произнести такую смѣлую фразу:

— Король не имеетъ права отказать въ пріемѣ представителямъ своихъ подданныхъ… Справедливость, какъ и повиновеніе, есть выраженіе того обоюднаго контракта, который соединяетъ ихъ съ монархомъ…

Въ Версалѣ никогда не слыхали ничего подобнаго. Всей революціи предстояло зародиться изъ этой теоріи, которую безумно привѣтствовала провинція Дофинэ.

Барнавъ и Мунье комментировали ее. Она служила для поученій духовенства. Буржуа сдѣлали ее своимъ лозунгомъ.

— Наши головы, — восклицали парламентеры, — принадлежатъ вамъ, государь, но наши законы намъ дороже нашихъ головъ.

Въ борьбу вмѣшались и гражданки Гренобля, и вотъ какимъ вызовомъ отвѣтили онѣ на предлагаемые эдикты:

"Подъ вліяніемъ того смущенія, въ какое повергли насъ ваши проекты, государь, можетъ случиться, что мы не пожелаемъ болѣе поставлять государству гражданъ… Мы охотно исполняемъ таковую нашу обязанность при счастливомъ и разумномъ правленіи. Но даватъ жизнь существамъ заранѣе обреченнымъ на деспотизмъ, нетъ соблазновъ, которые заставили насъ это дѣлать".

Исторія умалчиваетъ, принималъ ли участіе въ составленіи этого воззванія какой нибудь любезный совѣтникъ, заинтересованный въ этомъ вопросѣ. Она умалчиваетъ также и о томъ, какъ Людовикъ XVI отнесся къ угрозѣ, которая, безъ сомнѣнія, должна была смутить беарнейца. Извѣстно только, что она воздѣйствовала на Бріенна. Онъ сдался на капитуляцію, и четыре гренобльскіе консула [20] Гренобльскіе старшины назывались консулами. , которыхъ онъ вытребовалъ въ Версаль, вернулись не только съ прощеньемъ за день черепичнаго дождя, но еще привезли съ собою пятьдесятъ тысячъ экю, чтобы заплатить военныя издержки.

Вирье ликовалъ; его побѣда надъ Бріенномъ прославляла его въ Греноблѣ, оправдывала его въ отелѣ де-Роганъ, дѣлала его знаменитымъ въ Парижѣ. Бретонцы и дофинцы, отстаивавшіе свое особое правленіе, были настоящими предтечами. Провинціальныя сословія сзывали états généraux. Слово, безсознательно сказанное самымъ неспокойнымъ совѣтникомъ — клеркомъ Парижскаго парламента, аббатомъ Сабатье, попало изъ дворца на улицу, съ улицы въ казарму, чтобы явиться вызовомъ въ Версаль [21] Одинъ совѣтникъ клеркъ, аббатъ Сабатье, во время засѣданія, въ которомъ высказывались требованія относительно финансовыхъ штатовъ, крикнулъ: "Намъ нужны не эти штаты, а генеральные". И вотъ эта-то игра словъ была въ нѣкоторомъ родѣ исходнымъ пунктомъ революціи. . Тѣ, кто подстревалъ его, стали героями дня. Любопытные, болтуны, политики наводняли улицу Вареннъ. Всѣ хотѣли видѣть Анри, узнать отъ него подробности "дофинской революціи", какъ говорилось тогда. Принцесса Викторія пригласила его въ Belle-Vue и пріемъ, сделанный Вирье, убѣдилъ его, что смѣлостью можно побороть препятствія и недоброжелательство двора.

Печально то время, когда злоязычіемъ можно имѣть успѣхъ. Анри нашелъ въ Belle-Vue защитниковъ парламентовъ и враговъ королевы въ одной общей, безпощадной оппозиціи. Обвиненія "mesdames" противъ ихъ племянницы превосходили теперь всякую мѣру. Постоянно повторялись сцены въ родѣ той, какъ въ тотъ день, когда у Маріи-Антуанетты, оскорбленной какою-то новою дерзостью, сорвалась фраза: "эти возмутительные французы…"

— Скажите лучше: эти возмущенные французы, — поправила Madame Adelaide.

Какимъ тяжелымъ камнемъ должно было впослѣдствіи лечь это слово на душѣ принцессы, записанное губернаторомъ Моррисомъ [22] "The diary and letters of gouverneur Morris, minister of the United States to France", т. 1, стр. 74. .

Но такое несправедливое отношеніе къ королевѣ одрило не въ одномъ Belle-Vue. Въ то время, какъ важныя дамы украшали себя лентами "цвѣта кардинала на соломѣ", простыя женщины носили чепцы à la révolte, и каждая заявляла свои права на контроль, на критику или совѣтъ.

Нѣкоторыя высокопоставленныя дамы, какъ, напримѣръ, герцогиня де-Роганъ, предъявляли свои права на все это заразъ.

"Ахъ, Madame, — писала герцогиня королевѣ въ концѣ іюня 1788 года, — во имя вашей семьи, во имя тѣхъ чувствъ, которыя вы вселяли и которыя вы найдете въ сердцахъ всѣхъ французовъ, положите конецъ этимъ всеобщимъ напастямъ.

"…Вамъ приписываютъ томленіе цѣлаго народа. Быть можетъ, королева не сознаетъ всей важности той роли, какую она могла бы играть. Быть можетъ, ея вліяніе на короля было пагубно для ея славы!..

"Какъ бы я была счастлива, если бы мнѣ пришлось услышать вмѣсто всѣхъ обвиненій на королеву: "она поражена нашими бѣдствіями, она спасла государство…".