Шарль-Альбер Коста-Де-Борегар - Роман роялиста времен революции :

Замѣтьте, однако, какія противорѣчія могутъ уживаться въ самыхъ сильныхъ натурахъ. Вмѣстѣ съ тѣмъ могучимъ сочувствіемъ, какое влекло герцогиню за предѣлы Франціи, чувство личное, глубокое удерживало ее въ этой проклятой странѣ, гдѣ оставались ея дѣти.

Измѣнившіяся черты эмигрантки свидѣтельствовали, по словамъ m-me де-Валль, о той борьбѣ, какая убивала герцогиню.

"… Какую пытку переживала она! — писалъ Анри. — Глубокая нѣжность и многолѣтняя близость были необходимы ей… Что бы она ни говорила, она чувствовала ежечасную потребность въ нихъ. Она думала, что уничтожила въ себѣ всякую чувствительность. На самомъ же дѣлѣ это было иначе…".

По крайней мѣрѣ, въ данное время это было иначе. Она изо-дня-въ-день откладывала свой отъѣздъ отъ графини Жокуръ, точно надѣясь, что слѣдующій день принесетъ ей то чудо, благодаря которому ей можно будетъ повернуть назадъ.

Развѣ не присуще всѣмъ страждущимъ людямъ разсчитывать на какое-нибудь чудо? Такъ прошло шесть недель.

Выше было говорено о вліяніи сверхъестественнаго на это скептическое общество. Для многихъ эмигрантовъ легенды и предсказанія замѣняли теперь смѣшные обряды Каліостро. Въ замкѣ графа Жокуръ герцогиня де-Роганъ узнала объ одной изъ такихъ легендъ.

Можетъ быть, вы читали эту любопытную исторію въ "Souvenirs" m-me де-Жанлисъ.

Графу Жокуръ было 12 лѣтъ, когда отецъ его, прежде чѣмъ отправить его въ армію, вызвалъ его въ себѣ, въ этотъ самый замокъ, въ Бургундію, где теперь находилась m-me де-Роганъ. Вечеромъ онъ заперъ своего сына въ большой комнатѣ, всѣ стѣны которой были завѣшаны великолѣпною вышивкою.

Тамъ былъ храмъ и передъ закрытыми дверями храма стоялъ священникъ въ длинномъ бѣломъ одѣяніи. Въ правой рукѣ онъ держалъ пучекъ розогъ. Въ другой ключъ. Пробило 12 часовъ и маленькій графъ, полумертвый отъ страха, видитъ, что священникъ двигается и подходитъ къ его кровати. Эта бѣлая фигура останавливается и говоритъ:

— Эти розги будутъ многихъ хлестать. Когда ты увидишь ихъ взмахи, не сомнѣваясь, возьни этотъ ключъ. Открой, пойди, и ты сотворишь великія дѣла.

Съ этими словами исчезло видѣніе, которое являлось всѣмъ Жокурамъ изъ поколенія въ поколѣніе. Двѣнадцатилѣтній графъ видѣлъ его послѣднимъ, ибо на другой же день вся драпировка съ комнаты была снята и сожжена.

Въ то время, когда m-me де-Роганъ прибыла въ его замокъ, бывшій 12-лѣтній мальчикъ, теперешній графъ Жокуръ, конечно, вспоминалъ то страшное видѣнье своего дѣтства. Пророческія розги носились въ воздухѣ. Ничего больше не оставалось, какъ уѣзжать. Такимъ-то образомъ де-Жокуръ сталъ самымъ дѣятельнымъ агентомъ эмиграціи [37] Два Жокура играли значительныя роли въ прошіомъ стоіѣтіи: Арнайль-Франсуа (род. въ 1757, ум. въ 1852, 95 лѣтъ), правнукъ друга Генриха IV, Дюплеси-Морнэ, и племянникъ извѣстнаго chevalier де-Жокуръ, одного изъ авторовъ "Энциклопедіи", былъ депутатомъ въ Законодательномъ Собраніи. Онъ отстаивалъ тамъ монархію шагъ за шагомъ. Онъ былъ схваченъ 19 августа и заключенъ въ монастырь и едва спасся отъ избіенія. Онъ бѣжалъ въ Англію, потомъ въ Швейцарію, и въ 1803 г. былъ сделанъ сенаторомъ, камергеромъ Жозефа Бонапарта, затѣмъ пэромъ Франціи и министромъ иностранныхъ дѣлъ во время Реставраціи. Другой Жокуръ, другъ герцогини Роганъ, былъ заслуженный офицеръ. Онъ однимъ изъ первыхъ послѣдоваіъ за принцами въ эмиграцію и на чужой земіѣ былъ военнымъ министромъ Людовика XVIII. .

Вотъ также причина, отчего m-me де-Роганъ, въ концѣ декабря 1789 г., не останавливаясь на своихъ привязанностяхъ, покинула Францію и прибыла въ Ниццу, гдѣ она намеревалась переждать бурю.

Зачѣмъ не отложила она своего отъѣзда на нѣсколько недѣль! Точно какая-то фатальность есть въ каждой трагической развязкѣ. То, что было бы сегодня благополучіемъ, случится непремѣнно завтра. И случай, такъ часто являющійся на выручку, приводитъ къ самымъ плачевнымъ совпаденіямъ!

M-me де-Роганъ уѣхала какъ разъ въ тотъ самый часъ, когда Анри проявилъ такое благородство, которое должно было его оправдать въ ея глазахъ.

Какъ слухъ герцогини былъ шокированъ, когда она впервые услыхала невѣдомый языкъ, такъ и для Анри былъ чуждъ этотъ языкъ, на которомъ вокругъ него говорили въ Версали.

Король назывался теперь "Executif". Для Анри это слово было такъ же мало понятно, какъ и роль, которую отнынѣ должна была играть монархія. Роялистъ сказался въ немъ.

— Прежде всего, — восклицаетъ онъ 19 августа, — надо признавать королевскую власть.

Но именно этой-то власти и не желаютъ. Ее должно занѣнить "Правленіе Націи". Со всѣхъ сторонъ получаются адресы съ требованіемъ, чтобы Собраніе было постоянное. Отсюда до провозглашенія его верховенства — одинъ шагъ.

— Согласенъ, — восклицаетъ Анри 7 сентября, — что всякая власть дается народомъ… Но есть ошибка въ примѣненіи этого принципа. Пускай депутаты издаютъ законы… Но пусть король имѣетъ право не дать на нихъ своего согласія. Вотъ чего я требую. Народъ, который не размышляетъ, можетъ быть увлеченъ крамолою. Я стою за то, чтобы король имѣлъ право Veto… и чтобы Veto это было безпредѣльно…

Отстаивая такимъ образомъ неотъемлемыя права короля, Анри идетъ не только противъ Собранія, но и противъ всей Франціи, Франціи увлеченной страстью, напуганной, возмущенной словомъ Veto, котораго она не понимаетъ.

"И 15.000 народа собирается поджечь дома и замки тѣхъ, кто посмѣетъ на трибунѣ отстаивать это подлое veto".

Опасность угрожаетъ всего болѣе Вирье. Но эти угрозы только усиливаютъ его энергію.

Мирабо сцѣпляется съ нимъ. Анри продолжаетъ:

"Неужели же, — восклицаетъ онъ, — Собраніе въ рукахъ демагоговъ".

При этихъ словахъ все зало возстаетъ противъ него. Анри повторяетъ фразу и заканчиваетъ ее такимъ браннымъ словомъ, какого никогда еще не слыхали стѣны Menus.

Возмущеніе не знаетъ границъ.

Анри обвиняютъ (его слово попадаетъ въ "Moniteur") въ томъ, "что онъ осквернилъ свои уста проклятіемъ".

Оскорбляютъ президента. Упрекаютъ его въ слабости, въ пристрастіи, и доходятъ до такой сцены, что Лангрскій архіепископъ кончаетъ тѣмъ, что покидаетъ свое кресло. Тѣмъ не менѣе, черезъ четыре дня, Анри снова появляется на трибунѣ, чтобы высказаться еще болѣе энергично о королевской санкціи.

"Права короля, — говоритъ онъ, — вписаны въ сердцѣ каждаго француза… не только въ наши cahiers… Ихъ слѣдуетъ признавать… Тотъ, кто несогласенъ съ этимъ, пусть встанетъ… пусть себя покажетъ!.."

Встаютъ всѣ. Всѣ галдятъ одновременно. На Клермонъ-Тоннеръ, который на этотъ разъ предсѣдательствуетъ, тѣ; же нападки, какъ въ прошлый разъ — на епископа Лангрскаго. "Что касается до извѣстнаго вамъ дворянина, позволившаго себѣ забыться до того, чтобъ произнести оскорбительное слово, — сказано въ отчетѣ о засѣданіи, — то онъ велъ себя какъ бѣшенный… и его сосѣдямъ стоитъ не мало труда его удержать"…