Алексей Павлов - Казак Дикун

— Нам говорили, — посвящал он друга в войсковые новости, — как обращался батько Хорько к Антону: поздравляю, мол, с прибытием на Тамань вместе со всей своей фамилией, я, дескать, здесь, в Карасунском Куте, уже сыскал место и приступил к закладке войскового града, который по желанию товариства получит название — Екатеринодар.

На Тамани Антон Андреевич водворился, прямо сказать, в роли удельного князька. При нем работала своя канцелярия, он не отпускал от себя Котляревского, его полномочия ничуть не уступали чепеговским. Посланный им из Слободзеи полковник Иван Юзбаши для сопровождения его сыновей Александра и Андрея в Санкт — Петер- бург и определения их там на учебу по благоволению высоких сановников пожаловал на Тамань вслед за своим

патроном, без промедления доложил судье о выполнении поручения. Исполнительность Юзбаши была вознаграждена: Головатый единолично назначил его городничим Тамани, остававшейся основным центром притяжения переселенцев. Выдвиженец принял от полковника Константина Кордовского и полкового есаула Андрея Чистохвата знамена, перначи, печать и другие войсковые клейноды, делопроизводство, транспортные средства, волов, упряжных и верховых лошадей. Он стал круто и самодурно завинчивать гайки в Фанагории, притеснять людей. Известия о том доходили и до Карасунского Кута. Но кто мог протестовать? Таких смельчаков не находилось.

У Головатого образовалась целая толпа соискателей доходных сделок и его покровительства, вплоть до покупателей лично ему принадлежащего имущества, оставленного судьей за Бугом.

Какой‑то Станислав Годлевский запанибрата называл его рябым, с красным лицом, казачиной и сам напрашивался в разряд «жалованных черноморцев». И запросто просил у него подмоги с людьми с целью направления их на его крымские рыбные и другие промыслы, хотя бы в числе сорока человек, «не слишком сивуху жалующих». Иначе, мол, с подобными шалунами и разориться можно.

— И как, послал судья ему рабочую силу? — спросил Федор приятеля.

— Это мне неведомо, — признался Никифор. — Начальство нам такие секреты не выдает.

У Чепеги дел хватало невпроворот. Из Копыла ему была доставлена депеша полковника Захария Малого, ответственного за охрану кордонной линии до Кизилташа. В ней говорилось, что бежавший из плена от черкесов украинский казак Иван Черный доставил тревожные сведения: будто беспокойные соседи замыслили перебраться через Кубань и спалить все свежескошенное и заскирдованное на зиму войсковое сено черноморцев, обречь их скот на бескормицу и гибель.

— Какие хитрецы! — негодовал атаман. — Но мы сделаем так, что из этого у них ничего не получится.

Кошевой приказал от Копыла до Темрюка усилить посты и пикеты, ввести дополнительные залоги, с предосторожностью выжечь прилегающие к ним прибрежные камыши, дабы осветить местность и пресечь попытки внезапного нападения злоумышленников.

Повелел он Малому поплотнее сгруппировать переселенцев, кто на отшибе устроился — всех сосредоточить в назначенных общих селениях, каждый обязан в готовности держать ружья и пики, всем вместе обеспечить наивысшую безопасность. О превентивных мерах стало известно на левобережье Кубани. Оттуда дерзкая акция не последовала.

— Предусмотрительно и мудро поступил наш батько, — хвалили старшины и многие казаки своего атамана. — Не зря он стал воспреемником рассудительного и храброго Сидора Белого.

Вскоре по настоянию Чепеги Головатый обосновался в главной войсковой резиденции. Возникло полносоставное правительство в лице триумвирата: Чепега, Головатый, Котляревский. На подхвате у них верноподл, анно трудились войсковые есаулы Гулик, Кордовский, полковники Чернышев, Животовский и другие.

Значительная роль отводилась первому губернатору Екатеринодара поручику Даниле Волкорезу. Ветеран минувшей русско — турецкой войны возвратился с бранных полей, изведав немало передряг. Под Измаилом неприятельская пуля навылет прошила ему щеку и остановилась в полости рта. Выплевывая ее вместе с выбитыми зубами и кровью, храбрый офицер сердито выругался:

— От нехристей — басурманов лучшей закуски не дождешься.

По Волкорезу рассказ вел Федор Дикун. И по другим моментам из жизни только что проклюнувшегося града Екатеринодара он просвещал Никифора. Тот внимательно слушал друга. Времени от расставания до их встречи миновало совсем немного, а они все никак не могли наговориться. Уединившись в закутке казармы, однокашники продолжали обсуждать виденное и слышанное, запечатлевшееся в памяти.

Детализируя рассказ по первому городничему Екатеринодара, Федор добавил:

— На днях Чепега вручил ему длиннющий ордер, как управлять городом и следить за порядком в нем. Любо- дорого там сказано: ночью по всему граду иметь обходы и шатающихся не в свое время без дела шалунов брать в тюрьму и держать там до утра и только по выяснении их личностей отпускать домой.

— Есть над чем поразмыслить гулякам, — соглашался

с доводами атаманова циркуляра добродушный Никифор. — Нам с тобой это предписание ничем не грозит. Горилкой мы не увлекаемся. На свидания с девчатами бегать не приходится, поскольку их здесь почти нет.

Никифор лукаво подмигнул:

— А может, Федя, за тебя я напрасно ручаюсь? Ведь у тебя дружба с Надией. Давно с ней виделся?

Дикун ответил:

— Давно. Сразу после приезда на Кубань. Не знаю, что там сейчас у них, в Васюринской.

— Съезди, узнай.

— Ну да! Вот в этих лохмотьях?

Федор отвернул дырявый рукав свитки, показал на протертые, кое — где залатанные шаровары. И с горечью сказал:

— В такой одежде стыдно на людях показываться. А когда справлю новую — еще неизвестно. С казенных работ много не получишь.

Дело шло к зиме. По утрам побуревшая степь застилалась плотной кисеей тумана, который расходился медленно, словно в неохотку, зачастую сменялся мелким моросящим дождем. Неуютом и прохладой веяло от полевых просторов. Но вот проглядывало солнце, вместе с ветром оно просушивало землю, и Карасунский Кут, крохотное селеньице на берегу Кубани, приободрялся, его впервые проложенные стежки — дорожки освобождались от липкой грязи и ходить по ним становилось вмоготу любому взрослому и мальцу.

Перед новым годом слабый снежок выпал. По старым обычаям Рождество черноморцы отметили колядованием, ряжением в одежды колдунов и ведьм, добрыми квартами варенухи и от пуза потребленными галушками и варениками и, разумеется, казачьими плясками и песнями.

В атаманском доме Чепеги «на вереи» собрался весь главный «синклит» — Головатый, Котляревский, Гулик, Кордовский, Высочин, Чернышев, Великий и другие старшие по чину. Все они прочно поселились в Карасунском Куте. Впрочем, Головатый оставил за своей семьей главную базу в Фанагории. Там он воздвиг более капитальный дом, чем при Карасуне. И Таманскую церковь Святого Покрова обихаживал больше.