Алексей Павлов - Казак Дикун

Соратники держались по — свойски, не отказывая себе ни в закуске, ни в выпивке, которые подавала старуха — приживалка, атаманова экономка. Уже где‑то к концу ужина Чепега с сожалением произнес:

— Товариство мне бразды правления вручило, а я в письменных науках нисколько не смыслю. Прямо хоть плачь — на бумагах вместо подписи крестик ставлю.

Рослый, с крупной лысиной, обрамленной светлым пушком, войсковой писарь Котляревский с готовностью предложил:

— Это все поправимо. Для порядка обратитесь с просьбой в правительство, а мы вам, батько, выделим отдельного писаря, который будет подписывать вместо вас все деловые бумаги.

Так и появилось на свет колоритное по признанию атаманское письмо:

«Как я грамоты читать и писать не умею, а по должности кошевого атамана, высочайше мне вверенной, к письменным делам письмоводителем оного войска полковой старшина Степан Порывай войсковым правительством определен, то я препоручаю ему, старшине Порываю, яко своему письмоводителю, на делах, имеющих происходить от меня и во время заседания моего в оном правительстве, от правительства меня подписывать».

В зимнюю пору с Тамани прислал Юзбаши сообщение об учреждении гауптвахты, трехразовых караульных обходов города в ночное время, введении должности базарного на фанагорийском рынке, примерно в том же духе развертывал свою деятельность екатеринодарский городничий Даниил Волкорез.

Где люди — там и неурядицы. Без них не обходится. И решения по ним зачастую выводились на высшие инстанции. В каком‑то малом таманском селении Захарьев- ке завелись воровство, пьянство, хулиганство. Вмешался Чепега.

— Чтобы не было таких безобразий, — распорядился он, — надо усилить караульную службу, если не сыщется виновник — бить киями взрослых захарьевских жителей через каждого третьего.

Кроме огорчительных в войсковое правительство поступали и сведения, радующие душу и сердце его начальников. Правящий должность войскового есаула секунд- майор Тиховский докладывал Чепеге, что на вверенной кордонной линии «от устья Черного моря до Усть — Лабин- ской крепости дела во всем обстоят благополучно». Не

ведал, не гадал Тиховский, что через несколько лет сложит он голову в неравной схватке с многочисленной разбойной шайкой и в памяти потомства его имя перейдет в название хутора вблизи Копыла (г. Славянска- на- Кубани).

А пока он и вся старшина на границе строго муштровали казаков, учили их искусству маскировок, устройства залогов, добывания рыбы на пропитание самыми простыми способами без обнаружения себя соглядатаями с противоположной стороны Кубани, мастерству владения оружием.

Административное устройство еще только начиналось. В оттепельный предвесенний день 15 февраля 1794 года новый войсковой град Екатеринодар принимал посланцев от всех временных селений. Известные нам Федор Дикун и Никифор Чечик со счета сбились, сколько раз по поручению атамана и судьи пожали руки прибывшим посланцам екатеринодарские вельможи Гулик и Кордовский, на которых возлагалась обязанность подготовить представительную раду по окончательному перечню и размещению кубано — таманских куренных селений.

Главную речь на раде держал Антон Головатый. Он напомнил собравшимся казакам о милостях, снизошедших от матушки — царицы Екатерины, будущем привольном жи- тье — бытье на пожалованных землях, а затем, с предварительного единодушия командно — руководящей тройки, предложил закрепить создание 38 куреней, как то бывало в старой Запорожской Сечи, и еще к ним добавить два куреня — Екатерининский и Березанский.

— Сами должны понять, почему, — басовито гудел судья. — С именем Екатерининского — то в знак нашей любви и признательности, в честь императрицы Екатерины Алексеевны, а Березанский — то в память и почтение подвига черноморских казаков при взятии турецкой крепости Березани.

Грузно повернувшись на крепко сколоченной подставке, Головатый спросил народ:

— Вы согласны с нашим мнением?

Площадь в ответ:

— Согласны!

— Никто не возражает?

— Нет!

В воздух полетели шапки, папахи, трости. Казаки еди — нодушно утвердили реестр создаваемых куреней, порадовало их и то, что несмотря на категорический запрет самовольной порубки леса, все же с разрешения атамана, по его билетам, войсковые лесмейстеры станут отпускать для строительства жилья древесину в необходимых количествах. От поселян требовалось соблюдать июльское предписание атамана о занятии прибрежных кубанских местностей, вблизи пикетов и постов, а не выходить самовольно в степные дали и не основывать там самостоятельные хутора. Основной козырь: предостережение об опасности отрыва от главной казачьей массы ввиду непредсказуемого поведения старообрядцев — некрасовцев, иноверцев — но- гаев, черкесов и иных народов, необходимость противостоять им монолитной силой, сосредоточенной в наиболее выгодных пунктах обороны.

Это было все так. Реальность оставалась реальностью. И все же в подтексте данного требования содержались весьма прозаические интересы казачьей верхушки: оставить для себя в степи нетронутыми все лучшие земли с их речками и лиманами, а затем благополучно поделить между собой. С приездом из Фанагории судьи Головатого мозговая элита войска во главе с ним и занялась в форсированном темпе разрабатывать «Порядок общей пользы» — документ, призванный решить для старшины именно ту самую задачу. Причем, для лидерствующих войсковых вожаков — в первую очередь.

Так что объявленная 15 февраля Чепегой на войсковой раде экстренная поездка в понедельник Великого поста вверх по Кубани избранных товариствами делегатов для «бросания ляс» (жребия), где в натуре селить 40 куреней, представляла собой акцию из той же серии старшинских вожделений.

Спустя несколько дней после названных событий Федор Дикун заглянул в шинок васюринского казака Ивана Прядуна. Невзрачное турлучное заведение под островерхой камышовой крышей с тремя оконцами на белый свет приткнулось за куренными казармами, где образовалась изначальная улица кустарей — одиночек. Тут обосновались ковали, горшечники, сапожники, хлебопеки, портные и иные умельцы.

Поздоровавшись с хозяином, Дикун уселся на лавку за крепко сколоченный стол, врытый в земляной пол.

— Что, Федя, казенные харчи надоели? — с улыбкой

спросил Прядун. — У вас там один кулеш да кулеш. Могу малороссийским борщом угостить.

— Угадал, дядя Иван, — в тон шинкарю ответил Дикун. — Наливай борща, а к нему добавь сала с горчицей, отощал я.

— А для сугрева малость варенухи?

— Лучше взвару. С варенухи у меня изжога, да без компании я горячительное не употребляю.