Алексей Павлов - Казак Дикун

— Батько кошевой, поговорите с нами про войсковые новости.

Атаман принял приглашение, уселся поудобнее.

— Так что вас интересует больше всего? — спросил он.

— Да хотя бы то, как переселенцы жизнь на новом месте налаживают.

Чепега достал кисет, заправил трубку табаком и, раскурив ее, не без сарказма сказал:

— Налаживают, хай ему грец. Много чего без спроса делают.

У Федора Дикуна выдержки не хватило, своим вопросом подтолкнул атамана на откровенность:

— Что вы имеете в виду, батько кошевой?

Захарий Алексеевич пристально вперил глаза в молодого васюринца:

— Ну, Дикун, ты и нетерпеливый. Скажу. Не перебивай. Не встревай поперек слов старших.

— Виноват, учту, — стушевался Федор.

Как поделился атаман со строителями, не все казаки хотят быть под ружьем, за себя наймитов выставляют. Хозяева — застройщики без разрешения лес вырубают и возят к себе на хутора, а его для войсковых нужд не хватает. Пришлось цидулю писать на запрет самовольной порубки.

В разговоре с казаками кошевой сообщил, что из Кавказского наместничества в Ейское укрепление приезжал

депутат Томашевский, от Екатеринославского — землемер Чуйков, от войска Донского — подполковник Газов. У них имелось предписание на пограничное межевание земель на ейском стыке. Войско же из Симферополя никаких указаний не получило.

— С дня на день, — сказал Чепега, — ждем инструкций. Нам самим хочется поскорее заняться межеванием по окраинам и внутри наших земель.

В бурное лето 1793 года из разных источников Федор Дикун получил немало других сведений об освоении таманских и кубанских просторов, драматических перипетиях из жизни переселенцев, правде и кривде в отношениях между беднейшими, зажиточными и богатыми слоями черноморского казачества. Полюса их неравенства высвечивались, как на лакмусовой бумажке. А вместе с тем общая ответственность за исполнение государственной службы, единая судьба перед лицом внешней опасно- 'сти оживляли иллюзии возрождения давних запорожских традиций. Частенько слышал Федор бодрые прогнозы:

— Создадим Черноморскую Сечь и всем казакам станет она родной матерью.

Продолжала утрясаться, но так и не прояснилась ситуация с аулом адыгейского князя Батыр — Гирея. В Карасунском Куте в его владении насчитывалось полтора десятка хат примерно с сотней обитателей. Приверженец России просился перейти в ее подданство, а атаман Черномории не мог позволить ему это сделать. И рад бы был, да османы опротестуют его действия со ссылкой на Ясский мирный договор.

Однажды Дикун стал свидетелем, как разъяснял князю обстановку Семен Гулик:

— Не только наш батько кошевой, а даже сама императрица Екатерина вторая не в состоянии единолично позволить вам выйти из‑под власти Порты. А просить у нее разрешения бесполезно.

— Но как же мне тогда быть? — с горечью произнес Батыр — Г ирей.

Гулик развел руками:

— Не знаю.

— Тогда я сам отправлюсь в Санкт — Петербург и буду там ходатайствовать лично.

Дикуну было жаль искреннего и хорошего человека, которого он вместе с Никифором Чечиком случайно встре — тил в первый же день прибытия в Карасунский Кут. Двух месяцев не прошло, а от новых забот и волнений у Батыр- Гирея на лице прибавилось морщин да виски как‑то сильнее засеребрились. «Вот ведь как устроено в жизни, — размышлял Дикун, — даже желаниям князей предел обозначен. А что уж говорить о нас, простых смертных».

Землянка для канцелярии вскоре заняла свое место на отведенной под крепость обширной площади, покато спускавшейся к отмелям реки Кубани. В примерно равных интервалах друг от друга разместилось несколько землянок — казарм, сооруженных куренными товариствами — Пашковским, Корсунским, Дядьковским, Медведовским и другими. Среди них Васюринская выделялась наибольшими габаритами.

С наступлением июльской, отчаянно жаркой поры, в лиманах и заливах дельты Кубани, Черного и Азовского морей ускорилось образование соляных отложений. От Чепеги на места полетело распоряжение: организовать добычу соли, создать ее запасы для войска и для обмена с горцами на недостающие товары. Тут‑то и пришлось Федору Дикуну на время расстаться со своим корешем Никифором Чечиком: последнего отсылали в распоряжение соляного атамана. С отбывающей командой сиромах хотел отправиться в новые места и Дикун, но его не пустили:

— Поплотничаешь еще в крепости.

И Федор стучал топором долго: все лето и осень, зиму и весну, и снова по тому же кругу. За это время многое переделал: мастерил Екатеринодарский меновой двор, самую первую войсковую церковь Святой Троицы посреди крепостной площади. Перед его глазами сотворялось немало памятных поступков и действий. В Ейском укреплении, наконец, собрались землеустроители и начали межевание границы Черномории, старшины и казаки получили разрешение на добычу нефти в Фанагории при строгом запрете на этот промысел всем иным лицам, им же широко объявлялась воля на рыбную ловлю, торговлю горячим вином и другие привилегии, почти текстуально списываемые с указов Екатерины II о дарованных благах бывшим запорожцам. Только далеко не каждый оказывался в состоянии воспользоваться ими. Организационный и хозяйственный механизм войска заработал много интенсивнее, когда на Тамань прибыл с одной из самых последних и многочисленных партий переселенцев войсковой судья

Антон Головатый. А подоспел он в самую макушку лета — в середине июля 1793 года.

Возвратившийся с Тамани после сбора соли Никифор Чечик о том довольно приметном событии рассказывал Федору Дикуну:

— У войскового судьи прямо‑таки привычка к торжественным встречам выработалась. На Тамани ему был устроен такой же пышный прием, как в Слободзее после поездки в Санкт — Петербург.

— Тут он и Чепегу затмил, — выразил солидарность Федор.

— Точно, — продолжал повествовать Чечик. — Когда он въезжал на расписном фаэтоне в Фанагорию, пушкари из гармат сделали 431 выстрел, ну и из ружей велась порядочная пальба.

Из того лета и осени 1793 года Дикун и Чечик запомнили сведения очевидцев о принятии Головатым руководства строительством гавани для гребной флотилии в заливе Кизилташ, а точнее в его ответвлении — в Бугазе, последующей сдаче флотского дела полковнику Кулику. В промежутке между этими событиями Головатый успел повидаться с командующим русскими войсками в Новороссии полководцем А. В. Суворовым, который специально пересек Керченский пролив, чтобы навестить одного из боевых сподвижников по баталиям под Очаковом, Бе- резанью, Измаилом и другими турецкими крепостями.

С прибытием на Тамань Головатого поздравил депешей кошевой Чепега, о чем Федору поведал тот же Никифор Чечик: