Вальтер Скотт - Карл Смелый

Король, взяв свой инструмент, казалось собирался играть перед юношей только что сочиненную им балладу, но Артур в эту минуту почувствовал тот тягостный стыд, который испытывают честные люди, когда им приходится быть свидетелями чьей-либо хвастливости, претендующей на всеобщее удивление. Артуру, одним словом, стало стыдно за короля Неаполитанского, Иерусалимского и обеих Сицилии, и он без церемонии поспешил удалиться. Король посмотрел ему вслед с некоторым удивлением; но приписав эту невежливость тому, что молодой человек воспитывался в Англии, он опять принялся играть на своей лире.

— Выживший из ума старик, — сказал Артур, — дочь его свергнута с престола, владения его раздроблены, род его близок к истреблению, внук его, гонимый врагами, лишен своего наследия… И он может находить удовольствие в этих глупостях! По длинной, седой бороде я счел его похожим на Николаса Бонштетена, но старый швейцарец — Соломон в сравнении с ним.

Между тем как такие неблагоприятные для короля Рене мысли занимали ум Артура, он дошел до места, назначенного им для свидания с Тибо, и нашел его у пенистого фонтана, сильно бьющего и высоко вздымавшегося из горячего ключа, одного из тех, которые некогда доставляли наслаждение римлянам. Тибо, сообщив своему господину, что стража его, лошади и люди помещены таким образом, что в одну минуту могут быть готовы, охотно взялся проводить его ко дворцу короля Рене. Дворец этот по странности и по красоте своей архитектуры действительно заслуживал похвал, высказанных относительно его старым монархом. Передний фасад состоял из трех башен римской архитектуры, из которых две помещены были по углам дворца, а третья, служащая мавзолеем, принадлежала также к целому, хотя и стояла несколько отдельно от прочих зданий.

Эта башня в особенности отличалась красотой своей архитектуры. Нижняя часть ее, расположенная квадратом, служила как бы основанием верхней, которая была круглая и обставлена колоннами из цельного гранита. Прочие две башни по углам дворца были тоже круглые и также украшены колоннами, окна в них были проделаны в два яруса. Против этих остатков римских зданий, основанных, как полагали, в V или VI веке, стоял воздвигнутый двумя столетиями позже дворец древних графов Прованских, великолепный готический фасад которого хотя и был совершенно в другом роде, но не портил собой правильного и величественного зодчества властителей мира. Нет еще сорока лет, как эти любопытные остатки искусства древних были разрушены, чтобы уступить место новым общественным зданиям, которые, однако, никогда не были построены.

Артур, действительно, почувствовал в себе то именно настроение, о котором говорил ему старый король, и с изумлением остановился против дворцовых дверей, всегда отворенных и в которые люди всех званий, казалось, свободно входили. Посмотрев несколько минут вокруг себя, Артур взошел по ступеням великолепного подъезда и спросил у старого привратника, где он может найти гофмаршала, о котором говорил ему король. Толстый привратник оказался очень вежливым человеком и дал чужестранцу в проводники пажа, который привел его в комнату, где они нашли старого сановника с приятным лицом, с ясным, спокойным взором и со лбом, на котором угрюмость не провела ни одной морщины; признаки эти показывали, что гофмаршал Провансальского двора следовал одному учению со своим государем. Никогда не видав Артура, он тотчас узнал его, как только увидел.

— Вы говорите на северофранцузском наречии, милостивый государь! Вы имеете светлые волосы и кожу белее, чем у здешних уроженцев, вы спрашиваете королеву Маргариту. По всем этим признакам я вижу, что вы англичанин. Ее величество находится теперь по обету в монастыре Победоносной горы, и если вас зовут Артуром Филипсоном, то я имею приказание тотчас представить вас к ней, то есть угостив вас прежде от имени моего государя.

Артур хотел было против этого возражать, но гофмаршал не дал ему на то времени:

— Молитва и еда никогда не мешают делам, — сказал он, — притом же молодому человеку опасно пускаться в дальний путь с пустым желудком. Я сам закушу с гостем королевы и разопью с вами бутылку старого вина.

Стол был накрыт с проворством, показывающим, что гостеприимство — привычное дело во дворце короля Рене. Пироги, дичина, вкусная кабанья голова и другие лакомые кушанья были поданы на стол, и гофмаршал, исполняя обязанность радушного хозяина, беспрестанно извинялся, что не подает собой хорошего примера как управляющий столом короля Рене, который тогда только бывает им доволен, когда видит, что аппетит его равняется с его искусством угощать.

— Что касается вас, милостивый государь, то закусите хорошенько, потому что вам вряд ли удастся обедать до заката солнца; добрая королева так огорчена своими несчастьями, что питается только вздохами и утоляет жажду слезами. Но я думаю, что вам и людям вашим понадобятся лошади, чтобы доехать до монастыря, до которого семь миль.

Артур отвечал ему, что у него есть проводник и лошади, его ожидающие, и просил позволения с ним распрощаться. Гофмаршал проводил его до дверей медленным шагом, затрудняемым припадком подагры, но он уверил Артура, что при содействии горячих вод это через три дня совершенно пройдет. Тибо стоял у подъезда не с изнуренными лошадьми, на которых они приехали час тому назад, но со свежими конями, предоставленными им из королевской конюшни.

— Они ваши с той минуты, как вы поставите ногу в стремя, — сказал гофмаршал, — добрый король Рене никогда не берет назад коня, которым он ссужает своего гостя; и оттого, может быть, его величество и мы, сановники его двора, часто бываем принуждены ходить пешком.

Тут гофмаршал раскланялся с юным гостем, который поехал отыскивать королеву Маргариту, удалившуюся на время в славный монастырь Побед. Он спросил у проводника, в которой стороне находится эта обитель, и Тибо с торжествующим видом указал ему на гору высотой в три тысячи футов, находящуюся в пяти или шести милях от города и которая по своей остроконечной и утесистой вершине была замечательнейшим предметом во всей окрестности.

Тибо начал говорить о ней с необыкновенным жаром и восторгом, из чего Артур заключил, что верный его оруженосец не пропустил воспользоваться щедрым гостеприимством доброго короля Рене. Тибо долго распространялся насчет знаменитости этой горы и монастыря.

— Название свое как гора, так и монастырь, — говорил он, — получили от славной победы, одержанной римским военачальником Каем Марием над двумя многочисленными армиями сарацинов (вероятно, тевтонов или кимвров). В знак благодарности Всевышнему за эту победу Кай Марий наложил на себя обет построить на горе монастырь Святой Деве Марии, во имя которой он был крещен.