Вальтер Скотт - Карл Смелый

С полным апломбом человека, хорошо знакомого с местностью, Тибо принялся доказывать истину своего рассказа детальными обстоятельствами.

— Там, — сказал он, — стоял лагерь сарацинов, из которого, когда участь сражения, по-видимому, решилась, жены их выбежали с ужасным воплем, с растрепанными волосами, подобные фуриям, и на некоторое время остановили бегство своих мужей и сыновей.

Он показал также реку, загражденную от неприятеля военным искусством римлян, при которой варвары, называемые им сарацинами, решились дать битву и воды которой они обагрили своей кровью. Словом, он привел множество обстоятельств, доказывающих, насколько верно предание сохраняет подробности древних событий даже и тогда, когда оно забывает, переиначивает и смешивает годы и лица.

Заметив, что Артур охотно его слушает, провансалец, истощив этот предмет, подъехал ближе к своему господину и вполголоса спросил у него, желает ли он узнать причины, по которым Маргарита оставила Э и переехала жить в монастырь Побед.

— По наложенному на себя обету, — отвечал Артур, — это известно всему свету.

— Весь Э знает совершенно противоположное, — сказал Тибо, — и я бы мог сообщить вам настоящую истину, если бы только был уверен, что вы не обидитесь.

— Истина не может обидеть рассудительного человека, лишь бы она была высказана в приличных выражениях, так как разговор идет о королеве Маргарите в присутствии англичанина.

Отвечая таким образом, Артур желал получить все сведения и в то же время обуздать фамильярность своего служителя.

— Я не могу сказать, — возразил проводник, — ничего предосудительного о всемилостивейшей королеве, единственное несчастье которой состоит только в том, что она, подобно своему царственному родителю, имеет больше титулов, чем городов. Притом же я знаю, что вы, господа англичане, хотя сами и свободно говорите о своих государях, но не любите, чтобы другие выступали из границ должного к ним уважения.

— Если так, то говори, — отвечал Артур.

— Знайте же, милостивый государь, — продолжал Тибо, — что добрый король Рене, будучи очень огорчен глубокой печалью, которая овладела королевой Маргаритой, употребил все усилия, чтобы ее развеселить. Он давал праздники, собирал певцов и трубадуров, музыка и песни которых могли бы вызвать улыбку на устах лежащего на смертном одре. Вся страна огласилась радостными кликами, и королева не могла пройти ста шагов, не встретив какой-нибудь неожиданности, состоящей из веселого зрелища или из забавного переодеванья, придумываемых самим добрым королем, который беспрестанно тревожил ее в уединении, желая всеми этими забавами рассеять ее задумчивость.

Но глубокая меланхолия королевы отвергала все эти средства к рассеянию, и наконец она заперлась у себя, решительно отказавшись принимать даже короля, своего родителя, потому что он обыкновенно приводил с собой людей, таланты которых, по его мнению, могли разогнать ее печаль. Но она с отвращением слушала игру музыкантов, и кроме одного странствующего англичанина, который спел дикую, плачевную балладу, заставившую ее пролить много слез и которому она подарила драгоценную цепь, она ни на кого не обращала внимания и даже, казалось, не замечала ничьего присутствия. И, наконец, она отказалась принимать даже своего родителя.

— Это нисколько не удивительно, — сказал Артур, — и я скорее удивляюсь тому, что его сумасбродства еще до сих пор не свели ее с ума.

— Нечто подобное этому было, — отвечал Тибо, — и я расскажу вам, как это случилось. Нужно вам знать, что добрый король Рене, желая избавить дочь свою от убийственной меланхолии, решился употребить сильное средство и, чувствуя в себе способность к изобретению разных увеселений, он поставил себе задачей употребить все силы, чтобы развлечь ее.

Случилось, что королева несколько дней была в отсутствии, и это дало доброму королю время сделать свои приготовления. По возвращении дочери он уговорил ее участвовать в церковном ходе к главному в городе собору Спасителя. Королева, не зная замыслов отца, великолепно оделась, чтобы присутствовать при этом важном торжестве. Но едва только она вышла на площадь перед дворцом, как более ста масок, наряженных турками, иудеями, сарацинами и маврами, столпились вокруг нее для возданий ей почестей, как царице Савской, будто бы ею представляемой; при звуках веселой музыки они проплясали забавный балет, в котором обращались к королеве с самыми шутовскими речами и с самыми сумасбродными телодвижениями. Королева, оглушенная этим шумом и оскорбленная фамильярностью, хотела было возвратиться во дворец, но двери дворца по приказанию короля были заперты, как только она из них вышла, и отступление в эту сторону было ей совершенно отрезано. Королева вышла опять на площадь, стараясь словами и жестами унять эту сумятицу, но ряженые, действуя по данному им наставлению, отвечали ей только песнями, музыкой и кликами.

— Как жалко, — сказал Артур, — что тут не случилось десятка два английских мужиков с палками, чтобы научить этих дерзких крикунов уважать женщину, носившую английскую корону.

— Но весь этот шум, — продолжал Тибо, — ничего не значил в сравнении с тем, который поднялся, когда добрый король явился сам, смешно одетый царем Соломоном…

— С которым из всех государей он наименее имеет сходства, — сказал Артур.

— Он приветствовал царицу Савскую с такими забавными ужимками и телодвижениями, что, по уверению очевидцев, они могли бы оживить умершего человека или уморить со смеху живого. Между прочими принадлежностями он держал в руке жезл вроде дурацкой палки…

— Весьма приличный скипетр такому государю, — сказал Артур.

— Конец этого жезла, — продолжал Тибо, — был увенчан изображением Иерусалимского храма, искусно вырезанным из позолоченной бумаги. Он ловко махал им, восхищая своей веселостью всех присутствующих, кроме королевы, которая чем больше он кривлялся и прыгал, тем более гневалась. Наконец, увидя, что он подходит к ней с тем, чтобы вести ее в торжестве, она совершенно предалась гневу, вырвала у него из рук жезл и, бросившись сквозь толпу, которая раздвинулась как бы перед разъяренной тигрицей, вбежала на конюшенный двор. Прежде чем успели привести в порядок расстроенное шествие, королева выехала верхом в сопровождении двух или трех своих английских телохранителей. Она силой прорвалась сквозь толпу, не заботясь ни о своей, ни о чужой безопасности, промчалась как вихрь по улицам и продолжала скакать во весь дух до самой горы, на которой стоит монастырь Побед. Ее приняли в этой обители, и она осталась в ней; а обет, о котором вы говорите, есть только предлог для прикрытия возникшей между ней и отцом ссоры.