Вальтер Скотт - Карл Смелый

— Ты молодец, — сказал Филипсон. — Когда сердце идет прямым путем, то и голова редко с него совращается. Но церковь не должна лишиться принадлежащего ей, и я обязываюсь, прежде нежели отправлюсь из Ла-Ферета, заплатить за панихиду, заказанную этим человеком за упокой души Гагенбаха, которого так неожиданно отправили на тот свет.

Сигизмунд хотел было отвечать, но Филипсон, опасаясь, чтобы он по простоте своей не сказал какой-нибудь глупости и тем не уменьшил бы удовольствия, вызванного в Бидермане последним его поступком, поспешил прибавить:

— Ступай, друг мой, и отнеси сыну моему Артуру этот драгоценный ящичек.

Сердечно обрадовавшись заслуженному одобрению, которое он не привык получать, Сигизмунд тотчас отправился, и члены совета опять остались одни.

Минута прошла в молчании, так как Бидерман не мог воздержаться от особенного удовольствия, видя сметливость, высказанную при этом случае Сигизмундом, от которого, судя по всем его поступкам, нельзя было ее ожидать. Наконец он обратился к Филипсону с обыкновенной своей искренностью и прямодушием:

— Господин Филипсон, — сказал он, — мы не будем считать вас обязанным к исполнению предложений, сделанных вами в то время, как эта драгоценная вещь была не в ваших руках, так как человек часто думает, что, будучи в таком-то положении, он сделал бы то, чего, достигнув этого положения, не в состоянии бывает выполнить. Но я спрашиваю вас теперь, когда вы так неожиданно получили обратно вещь, которая, по словам вашим, доставит вам некоторый вес у герцога Бургундского, считаете ли вы себя в состоянии быть посредником между им и нами, как вы прежде это предлагали?

Все наклонились вперед, чтобы лучше расслышать ответ английского купца.

— Бидерман, — произнес он, — никогда, находясь в затруднительных обстоятельствах, не давал я слова, которого бы не готов был сдержать тогда, когда это затруднение миновало. Вы говорите, и я верю вам, что вы не принимали никакого участия в ла-феретском мятеже. Вы также говорите, что Гагенбах лишен жизни по судебному приговору, на который вы не имели никакого влияния и который вы не могли изменить. Составьте же подробное описание этого происшествия с прибавлением всех возможных доказательств вашей невинности. Вверьте эту бумагу мне, и если эти доводы будут удовлетворительны, то ручаюсь вам именем честного человека и свободнорожденного англичанина, что герцог Бургундский не задержит вас и не причинит вам никакой личной обиды. Я также надеюсь доказать Карлу с помощью весомых доводов, что дружественный союз между Бургундией и соединенными кантонами Гельвеции будет, со стороны его, мудрой и великодушной мерой. Может быть, эта последняя статья мне не удастся, и в таком случае это для меня будет очень неприятно. Но ручаясь вам за безопасный проезд ко двору герцога и за благополучное ваше оттуда возвращение на родину, я, кажется, не сделаю ошибки. Но если бы это случилось, то моя собственная жизнь и жизнь моего любимого единственного сына послужит выкупом за излишнюю мою уверенность в правосудии и благородстве герцога.

Прочие депутаты молча устремили взгляды на Бидермана, но Рудольф Донергугель начал говорить:

— Неужели мы должны подвергать опасности жизни нашу, а что еще того дороже, жизнь нашего достопочтенного сотоварища Арнольда Бидермана, полагаясь на одни только слова чужестранного торговца? Всем нам известен нрав герцога и ненависть, которую он всегда питал к нашей родине и к ее нуждам. Мне кажется, что английский купец должен бы яснее объявить нам, на чем он основывает свою надежду иметь такой успех при бургундском дворе, если он хочет, чтобы мы оказали ему столь полное доверие.

— Этого, господин Донергугель, — возразил купец, — я сам не властен сделать. Я не стараюсь проникнуть в ваши тайны, как общие, так и частные. Мои же тайны для меня священны. Если бы я думал об одной только своей безопасности, то для меня благоразумнее всего было бы здесь с вами разлучиться. Но предмет вашего посольства — мир; а возвращение ваше в Швейцарию после того, что случилось в Ла-Ферете, неизбежно вызовет войну. Мне кажется, я могу поручиться вам в том, что вы получите свободный и безопасный доступ к герцогу; и я охотно готов, когда дело идет об упрочении мира между христианами, подвергнуть себя всем личным опасностям, могущим мне угрожать.

— Довольно, почтенный Филипсон, — сказал Бидерман, — мы нисколько не сомневаемся в твоем прямодушии, и горе тому, кто не может прочесть его на мужественном лице твоем. Итак, мы идем вперед, готовые скорее подвергнуть опасности самих себя, отдаваясь на волю своенравного деспота, чем оставить невыполненным поручение, данное нам нашим отечеством. Тот лишь вполовину храбр, кто жертвует своей жизнью только на поле сражения. Существуют опасности иного рода, и тот, кто не боится их, вполне достоин похвалы за свою доблесть! Благосостояние Швейцарии требует, чтобы мы подверглись этим опасностям, и, вероятно, никто из нас не поколеблется смело встретить их!

Прочие члены посольства изъявили кивками свое согласие и совет разошелся с тем, чтобы приготовиться к вступлению в пределы Бургундии.

С этой поры швейцарские депутаты руководствовались во всех своих действиях советами английского купца. Он убеждал их как можно скорее отправиться в путь, чтобы самим донести герцогу о ла-феретском происшествии и таким образом предупредить могущие дойти до него неблагоприятные слухи об их поведении в этом случае. С этой же целью Филипсон уговорил депутатов отпустить охранную стражу, вооружение и численность которой могли возбудить недоверчивость и подозрение, между тем, как она была слишком мала для того, чтобы их защитить; наконец, он советовал им ехать как можно скорее верхами в Дижон или туда, где герцог теперь находился.

Это последнее предложение встретило непреклонного противника в том человеке, который до этого времени был самым сговорчивым из всего посольства и всегдашним отголоском воли главы депутации. В этом случае, несмотря на то, что Бидерман признал совет Филипсона превосходным, господин Бонштетен решительно ему воспротивился, так как до сих пор он всегда ходил пешком и теперь боялся вверить свою особу лошади. Поскольку он упорно стоял на своем, то было окончательно решено, чтобы два англичанина отправились вперед со всевозможной поспешностью, и чтобы старший из них донес обо всем, чему он сам был свидетелем при взятии Ла-Ферета. Бидерман уверил его, что подробности смерти Гагенбаха будут присланы к герцогу с доверенным человеком, на которого вполне можно положиться. Филипсон же уверял, что он надеется тотчас исходатайствовать себе свидание с герцогом.