Вальтер Скотт - Карл Смелый

Но левый берег реки, принадлежавший большей частью Карлу Бургундскому, находился в ведении обыкновенных судей, которые при исполнении своих обязанностей поддерживали свой престиж многочисленными отрядами наемных солдат. Войска эти получали содержание из собственной казны Карла, так как он, подобно сопернику своему Людовику XI и другим государям того времени, удостоверился, что феодальное правление дает слишком большую независимость вассалам и что лучше заменить их пехотным войском, состоящим из вольных дружин или наемных солдат. Италия доставляла большую часть этого войска, составлявшего главную силу армии Карла Смелого или, по крайней мере, ту часть ее, на которую он наиболее надеялся.

Итак, странники наши продолжали свой путь по берегу реки без приключений, каковых можно было ожидать в эти смутные и бурные времена, до тех пор, пока, наконец, отец, посмотрев на взятого Артуром проводника, не спросил вдруг у своего сына, кто таков был этот человек. Артур отвечал ему, что он слишком торопился сыскать вожатого, который бы знал дорогу и взялся показать ее, чтобы расспросить подробно о звании и ремесле его, но что по внешнему его виду он считает его одним из странствующих монахов, которые ходят с четками, мощами да индульгенциями и почитаются только простым народом, который они часто обманывают, пользуясь его суеверием.

Наружность этого человека больше походила на мирянина, идущего по обету на поклонение святым угодникам, чем на собирающего милостыню монаха. На нем была шляпа, сума и облачение из грубой ткани, очень похожее на военный плащ, какие носили тогда странники. Ключи Св. Петра, грубо вырезанные из красного сукна, висели крестом на спине его плаща. Этот святоша казался человеком лет пятидесяти, стройным и крепким для его возраста, с таким лицом, которое хотя и не было совершенно безобразно, но и не заключало в себе ничего приятного. Проницательность и огонь в глазах его составляли резкую противоположность с тем видом строгого благочестия, который он принимал на себя. Впрочем, эта противоположность между одеждой и выражением лица часто встречалась у людей его ремесла, из которых многие вели этот образ жизни больше по склонности к бродяжничеству и к лени, чем по внутреннему убеждению.

— Кто ты таков, приятель? — спросил Филипсон. — И каким именем мне называть тебя, пока мы будем с тобой путешествовать?

— Варфоломей, сударь, — отвечал проводник, — я бы мог сказать Варфоломеус, но бедному, как я, послушнику неприлично добиваться чести ученого имени.

— А куда ты держишь путь свой, добрый брат Варфоломей?

— Туда, куда угодно будет отправиться вашей милости и принять меня проводником, — отвечал богомолец, — с тем только, что вы позволите мне исправлять мои духовные обязанности в святых местах, лежащих на пути нашем.

— То есть твое путешествие не имеет никакой определенной цели или необходимости? — сказал англичанин.

— Определенной цели, действительно, никакой, как вы совершенно верно изволили сказать, однако, милостивый государь, еще вернее будет сказать, что мое путешествие имеет так много целей, что для меня совершенно безразлично, с того ли я начну или с другого. Я наложил на себя обет четыре года странствовать из одной святой обители в другую, но не обязался посещать их в каком-либо определенном порядке.

— Ты хочешь сказать, что твой обет странствия не мешает тебе наниматься проводником у путешественников?

— Если я могу соединить с поклонением святым угодникам, через обители которых прохожу, услугу моему ближнему, имеющему нужду в провожатом, то мне кажется, что эти два предмета можно согласовать один с другим.

— А в особенности, когда небольшая мирская выгода соединяет между собой эти две обязанности, хотя бы они и вовсе одна к другой не подходили, — заметил Филипсон.

— Пусть будет по-вашему, — сказал богомолец, — но если вам угодно, то я бы мог сделать путь ваш более приятным, рассказав вам о житии святых, мощи которых я посещал, и о чудесах, которые сам видел и о которых слыхал в моих путешествиях.

— Все эти вещи, конечно, очень полезны, — возразил купец, — но, любезный Варфоломей, когда я желаю говорить о них, то обращаюсь к моему духовнику, которому исключительно предоставляю попечение о моей совести и который, зная мой образ мыслей и понятия о вере, лучше всякого другого в состоянии быть моим руководителем.

— Однако я надеюсь, что вы слишком набожны и для того, чтобы пройти мимо святой обители, не стараясь сподобиться благодати, которой она наделяет всех ищущих ее, и так как все люди, какого бы они ремесла или звания ни были, всегда чтут святого, покровительствующего их сословию, то я надеюсь, что вы, как купец, не минуете часовни Святой Перевозной Богородицы, не отслужив ей молебна.

— Приятель Варфоломей! Я никогда не слыхал о часовне, о которой ты говоришь, и так как я очень спешу по моему делу, то лучше будет сходить в нее нарочно на богомолье когда-нибудь в другое, более удобное время, чем теперь замедлять мое путешествие. Если Богу будет угодно, то я это непременно исполню, и потому меня можно извинить, что я откладываю мое поклонение с тем, чтобы после исполнить его с большим усердием.

— Не гневайтесь на меня, — заметил проводник, — если я скажу, что вы в этом случае походите на безумца, который, найдя на дороге сокровище, не берет его с собой, а предпочитает нарочно воротиться в другой раз, издалека, для того, чтобы поднять его.

Филипсон, несколько удивленный упрямством проводника, хотел было раздраженно ответить, но ему помешали в этом догнавшие их в эту минуту трое незнакомых путников.

Впереди была пышно одетая молодая женщина; она ехала на испанском жеребце, которым управляла с особенной грацией и искусством. На правой руке держала она сокола. На голове у нее была охотничья шапочка, а на лице, по тогдашнему обычаю, род черной шелковой маски, которая совершенно скрывала ее черты. Несмотря на этот наряд, сердце Артура сильно забилось при ее появлении, так как он тотчас узнал в ней пленительную осанку швейцарской красавицы, которой он был так сильно занят. Ее провожали сокольничий со своей охотничьей палкой и женщина — по-видимому, ее прислуга. Филипсон принял эту прелестную незнакомку за какую-нибудь знатную госпожу, забавляющуюся охотой, и, ответив на ее поклон тем же, вежливо спросил ее, как того требовали обстоятельства, счастливо ли она в это утро охотилась?

— Не совсем, сударь, — отвечала незнакомка, — я не смею спускать моего сокола так близко от этой широкой реки, так как он может перелететь на противоположный берег, и тогда я его потеряю. Но я надеюсь на больший успех, когда мы переедем на ту сторону, через перевоз, к которому приближаемся.