Вальтер Скотт - Карл Смелый

— Вы слишком много беспокоитесь, господин хозяин, — сказал купец, несколько удивленный внезапной переменой в обращении Менгса, который до тех пор во всем ему перечил.

— Все мое беспокойство ничего не значит для того, кого почтенный мой приятель, каноник Св.Павла, поручил особенным моим попечениям.

Тут он отворил дверь в небольшую комнату, приготовленную им для гостя, и сказал Филипсону:

— Здесь вы можете отдыхать до которого хотите часа и оставаться у меня столько дней, сколько вам угодно. Под этим ключом хранятся ваши товары в полной безопасности от воровства. Я делаю это не для всех, потому что если бы я каждому из моих гостей приготовлял особую постель, то они вслед за тем потребовали бы особенного стола, в таком случае прощай наши добрые старинные германские обычаи и мы сделались бы столько же смешными и легкомысленными, как наши соседи.

Он опустил свою ношу на пол и собрался было уходить, но, повернувшись назад, начал извиняться относительно грубости своего прежнего обхождения.

— Надеюсь, что вы на меня не гневаетесь, почтенный гость мой. Причем прошу вас заметить, что если обхождение наше грубо, зато счеты умеренны и припасы, нами подаваемые, хорошего качества. Мы не стараемся выдавать мозельское вино за рейнское посредством поклонов и не отравляем своих соусов вредными приправами, как лукавые итальянцы, величающие вас при каждом слове сиятельным и превосходительным!

Он, казалось, истощил в этих словах все свое красноречие, потому что вдруг повернулся и вышел вон из комнаты.

Таким образом Филипсон упустил другой случай осведомиться, кто бы мог быть этот монах, имеющий такое влияние на всех, его окружающих. Он, впрочем, не чувствовал ни малейшего желания продолжать разговор с Иоганном Менгсом, но ему бы очень хотелось узнать, кто таков этот человек, имевший власть одним словом отвратить кинжалы эльзасских разбойников, привыкших, подобно всем пограничным жителям, к воровству и к грабежам, и превратить в учтивость грубость немецкого трактирщика. Таковы были размышления Филипсона в то время, как он раздевался, приготовляясь вкусить покой, необходимый после дня, проведенного в усталости, опасностях и затруднениях, на постели, приготовленной ему гостеприимным содержателем гостиницы Золотого Руна в Рейнтале.

В конце предыдущей главы мы сказали, что после дня, проведенного в необыкновенных трудах и постоянном движении, английский купец, весьма естественно, надеялся забыть все беспокойства, насладившись крепким сном, который в одно и то же время есть следствие чрезвычайной усталости и лекарство от нее. Но едва он лег на свою скромную постель, как почувствовал, что тело его, утомленное чрезмерным движением, не имело расположения к тому, чтобы вкусить сладость покоя. Ум его был слишком взволнован, нервы слишком раздражены для того, чтобы дозволить ему насладиться столь необходимым для него сном. Беспокойство его о сыне, предположения относительно успеха данного ему к герцогу Бургундскому поручения и тысяча других мыслей, напоминавших ему прошедшие события или представлявших такие, которые еще только могли случиться, колебали ум его подобно волнам бурного моря и совершенно не давали ему возможности заснуть.

Он с час был уже в постели и все еще не спал, как вдруг почувствовал, что кровать, на которой он лежал, под ним неизвестно куда опускается. Слышен был также глухой шум веревок и блоков, хотя, видимо, были приняты все предосторожности, чтобы это произошло как можно тише, и путешественник наш, шаря руками вокруг себя, удостоверился, что кровать, приготовленная для него, стояла на вставной доске, которую можно было по желанию опускать в подвал или в какое-то помещение, находившееся внизу.

Филипсон не мог не почувствовать боязни в обстоятельствах, столь способных произвести ее, так как мог ли он ожидать счастливого конца в приключении, так необыкновенно начавшемся? Но, несмотря на это, он, как мужественный человек, даже в величайшей опасности, его окружающей, сохранил все присутствие духа. Его, казалось, спускали с большой осторожностью, и он приготовился тотчас встать на ноги и защищаться, как только ступит на твердую землю. Несмотря на преклонный возраст, он был еще очень силен и ловок, и кроме разве слишком большого неравенства в борьбе, чего, без сомнения, и следовало ожидать, он в состоянии был дать сильный отпор. Но намерение его защищаться было предупреждено. Едва достиг он пола подземелья, в которое его спустили, как в тот же момент два человека, нарочно тут поставленные, схватили его с обеих сторон и силой заставили его забыть о намерении встать на ноги, связали ему руки и совершенно овладели им, как будто бы он сидел еще в ла-феретской темнице. Итак, он был принужден без сопротивления покориться и ожидать конца этого ужасного приключения. Стесненный таким образом, что мог только поворачивать голову в ту и другую сторону, он с радостью увидел наконец сверкающие огни; но они, по-видимому, были на большом от него расстоянии.

По неравномерности, с которой эти рассеянные огни приближались, то вытягиваясь в прямую линию, то смешиваясь и пересекая друг друга, можно было заключить, что подземелье, в котором они сверкали, было очень обширно. Когда эти огоньки приблизились, Филипсон рассмотрел, что это факелы, которые несли люди в черных плащах, очень похожих на одеяние монахов ордена Св. Франциска, с капюшонами, надетыми на головы и совершенно скрывающими их лица. Они, казалось, старательно измеряли часть подземелья и, исполняя это дело, пели на древнем германском наречии стихи, которые Филипсон с трудом понимал. Пело множество голосов, и казалось, что певшие как будто вели посредством своего пения переговоры с другим, отдаленным от них хором, отвечавшим им тоже пением. Таким образом общий хор составлялся из множества голосов; часть певших находилась тут же в подземелье, а другие вне его, а именно в галереях и проходах, ведущих в подземелье, из чего Филипсон заключил, что собрание будет очень многочисленно.

По содержанию того, что пелось, Филипсон тотчас догадался, что он находится в присутствии посвященных или мудрых мужей; так называли знаменитых членов тайного судилища, существовавшего тогда в Швабии, Франконии и в других областях восточной Германии, прозванной Красной Землей, может быть именно вследствие ужасных и частых казней, производимых по приговорам невидимых судей. Филипсон не раз слыхал, что один из фрейграфов, начальников тайного суда, или фемгерихта, имел свои заседания даже на левом берегу Рейна. Этот подземный суд, несмотря на сильное желание герцога Бургундского уничтожить его, продолжал существовать в Эльзасе с обычным упорством тайных обществ. Добиться уничтожения его было тем более трудно, что герцогу пришлось бы вести борьбу с тайным судилищем не иначе как подвергаясь опасности от тысячи кинжалов, которые этот грозный суд мог направить против его собственной жизни. Это ужасное средство, которое общество всегда готово было пустить в ход, чтобы отстоять свое существование, долгое время удерживало германских государей и даже самих императоров от попытки истребить тайный суд.