Вальтер Скотт - Карл Смелый

Обо всем этом Филипсон, как мы уже сказали, слыхал много раз, и теперь это послужило ему ключом к разъяснению таинственности, облекающей каноника Св.Павла. Если предположить, что он один из главных начальников этого тайного общества, то станет вполне понятным как то, что он в надежде на ужасный свой сан осмеливался браться за оправдание перед герцогом Бургундским казни Гагенбаха, так и то, что присутствие его изумило и испугало Варфоломея, которого он имел власть осудить к казнить на месте; этим же легко объясняется и то, что его появление за ужином вчера вечером поразило ужасом всех пирующих, потому что хотя все относящееся к этому обществу, к его действиям и членам скрывалось в наивеличайшем мраке, тем не менее нельзя было сохранить эту тайну настолько, чтобы не подозревали и не считали некоторых людей посвященными и имеющими великую власть в фемгерихте, или тайном суде Фем[Происхождение слова «Фем» неизвестно, хотя можно предположить, что это — первая половина слова Фемида (древнегреческая богиня правосудия). Оно всегда употреблялось для означения этого тайного, розыскного суда. Члены его назывались «всеведущими» или «просвещенными», что соответствует названию «иллюминатов».]. Когда такое подозрение падало на какого-нибудь человека, то его тайное могущество и мысль, что ему известны самые скрытые преступления, совершенные в местах, подведомственных обществу, к которому он принадлежал, делали его страшным и ненавистным для всех, но вместе с тем он пользовался и наивеличайшим к его особе уважением, и все испытывали к нему страх, словно к какому-то могущественному чародею или злому духу. Разговаривая с таким человеком, надо было в особенности избегать всякого вопроса, хотя бы издалека намекающего на роль, занимаемую им в тайном суде; действительно, обнаружив малейшее любопытство относительно столь важного и таинственного предмета, можно было навлечь на себя беду.

Все эти мысли вдруг пришли на ум нашему англичанину, и он почувствовал, что попался в руки к беспощадному судилищу, роковой силы и власти которого все в подведомственном ему округе так боялись, что беспомощный чужестранец мог питать лишь очень слабую надежду на правосудие, как бы он ни был убежден в своей невиновности. Несмотря, однако, на эти грустные мысли, Филипсон решился не унывать, но по возможности защищаться, зная, что эти страшные и безответные судьи руководствовались при своих действиях некоторыми известными правилами, смягчавшими строгость их необычайных постановлений.

Он начал обдумывать, какие средства следовало ему предпринять, чтобы отвратить грозящую ему опасность; между тем видимые им люди мелькали в отдалении, как призраки, которыми, вследствие сильного раздражения нервов, наполняется иногда комната больного человека. Наконец все они собрались на середине подземелья и, по-видимому, начали строиться по порядку. Множество факелов постепенно запылало, и место действия озарилось ярким светом, и тогда посреди этой подземной залы Филипсон увидел жертвенник, подобный тем, какие бывают в подземных храмах. Но мы должны несколько приостановиться, чтобы вкратце описать не один только наружный вид, но свойства и уставы этого страшного судилища.

Позади жертвенника, служившего центром, к которому устремлялись глаза всех присутствующих, стояли параллельно одна другой две скамьи, покрытые черным сукном. Обе они были заняты людьми, исполнявшими, по-видимому, обязанность судей; но сидевшие на первой скамье были в меньшем числе и, казалось, превышали звание тех, которые занимали более удаленные от жертвенника места. Первые, похоже, были люди знатные — особы духовные высших степеней, рыцари и дворяне, и несмотря на показное равенство, царствующее в этом удивительном собрании, мнения их и свидетельство имели гораздо более весу. Их называли вольные рыцари, вольные графы и проч., прибавляя слово «вольный» к титулу, ими носимому; между тем как нижний разряд судей именовался только вольными и достопочтенными гражданами. Нужно вообще заметить, что хотя сила суда Фем (как обыкновенно называли этот суд) основывалась на повсеместном шпионстве и терроре, но по странным, господствовавшим в то время понятиям относительно общественных законов его считали благотворным для страны, в которой оно учреждалось, и только люди свободного звания подлежали его ведению. Равным образом рабы и крестьяне не могли заседать между вольными судьями, их сподвижниками или приставами, так как даже и в этом обществе существовали каноны, по которым виновный судился людьми равного с ним звания. Кроме судей, сидящих на скамьях, множество людей стояло вокруг для охраны входов в судебную камеру и для исполнения приказаний своих начальников. Все они также были члены этого общества, хотя и низшего разряда. Их, как правило, называли фрейшепфами, то есть приставами суда Фем, приговоры которого они клятвенно обязывались исполнять, какого бы свойства эти приговоры ни были, даже против ближайших родственников и искреннейших друзей, как будто бы дело шло о посторонних преступниках. Фрейшепфы имели еще другую ненавистную обязанность — доносить суду обо всем, что доходило до их сведения и что можно было считать подлежащим его компетенции, или, говоря их языком, преступлением против Фем. Обязанность эта распространялась также и на судей и должна была исполняться, невзирая ни на какие личные отношения, так что член, знавший и добровольно утаивший преступление матери или брата, подвергался тому же наказанию, как если бы он сам учинил проступок, который вследствие его молчания остался без наказания. Такое учреждение могло существовать только в те времена, когда обыкновенные действия правосудия были останавливаемы рукой сильного и когда для наказания злодейств необходимо было влияние такого общества, как Фем. Только в стране, подверженной всякого рода притеснениям феодального тиранства и лишенной средств отыскивать правосудие обыкновенным порядком, мог возникнуть и иметь успех такой суд.

Теперь мы должны возвратиться к нашему мужественному англичанину, который хотя и сознавал всю опасность, угрожающую ему в его положении перед таким страшным судом, однако сохранил свое достоинство и присутствие духа.

Когда суд собрался, на жертвенник были положены свернутая кольцом веревка и обнаженный меч, очень известные знаки и эмблемы власти тайного суда Фем; меч с прямым лезвием и с крестообразной рукояткой считался святым символом христианского искупления, а веревка означала право уголовного суда и смертной казни. После этого председатель собрания, занимавший среднее место на первой скамье, встал и, положив руку на эти символы, громко произнес присягу, которую все прочие судьи и присутствующие повторили глухим и торжественным голосом: