Сергей Смирнов - Султан Юсуф и его крестоносцы

Самому Великому Магистру султан даровал жизнь, и, признаться, вид у предводителя тамплиеров был не самый счастливый.

Все остальные пленники были отправлены в Дамаск. Благородных рыцарей устроили там скорее не как пленников, а как почетных гостей султана, а всех простолюдинов продали по дешевке на невольничьем рынке…

Я замолк, чтобы перевести дух. Рыцари сидели за столом в задумчивом молчании. Хозяин и его родственник только качали головами, пораженные моим рассказом. И только неуемной монахине все было мало.

— Сударь, вы рассказали все, что любопытно мужчинам, — с укором заметила она, — однако ваш рассказ начался с моего вопроса о супруге графа Раймонда и о том, как обошелся с ней султан. Вы хотя бы запомнили, как она была одета, когда пришла в стан к сарацинам?

— Господи, спаси грешную душу этой заблудшей невесты Христовой! — в сердцах воскликнул Дьердь Фаркаши. — Чтоб у тебя язык отнялся, Катарина! Что ты мелешь?! Тут гибнет лучшее воинство Христово, а тебе только бы платье не запылилось! Не гневайтесь, господа, честное слово. Бог ее накажет. Я спрошу, что же стало с Животворящим Крестом? Ведь Крест Господень был при войске…

— Крест оказался в руках султана Юсуфа, — коротко ответил рыцарь Джон.

— Всемилостивый Боже! — перекрестился хозяин дома и весь побагровел. — Я прожил на свете почти семьдесят лет и многое повидал, но у меня не хватает разумения понять, как же такое могло случиться, что даже Крест Господень не помог христианам!.. А как же тогда помогло им копье язычника, пронзившее саму плоть Христову? Ничего не понимаю!

— А может быть, крест был не настоящим? — негромко пробурчал «медведь».

— Господь с тобой, Бошо! — отшатнулся от него в сторону Дьердь Фаркаши.

— Тут не только вашего, но и всего человеческого разумения не хватит, — с видом уже ничему не удивляющегося мудреца изрек рыцарь Джон. — Разве что на Страшном Суде все узнаем. Только представляется мне, что для некоторых Страшный Суд начинается еще при земной жизни, дабы они не успели натворить лишних грехов и окончательно погубить свои души.

— А как же Крест Господень?! — все сокрушался простодушный хозяин.

— Копье — это копье, и всем ясно, для чего оно нужно, — вступил в разговор рыцарь Вильям Лонгхед. — А Крест Господень — не стенобитная машина, и нечего было таскать его по всем дорогам и на всякую драку. Господь не потерпел и отнял Живоносное Древо у христиан за непочтительное обращение. Так же вышло и со святым градом Иерусалимом. Что говорить, если сам патриарх иерусалимский выкупил себя из плена и отбыл со своим сундуком, полным золота, хотя мог выкупить еще тысячи пленников! Ведь все видели, что сундук, если и полегчал, то не больше, чем корова, когда наложит на дороге кучу.

— Неужели так и было?! — ужаснулся Дьердь Фаркаши.

— Да, я видел это своими глазами, — подтвердил Джон Фитц-Рауф.

Вновь за столом воцарилось тяжелое молчание, и я решил-таки удовлетворить неизбывное любопытство Катарины, дабы немного подсластить горечь сомнений, пропитавшую не только души гостей и хозяев, но — даже блюда и доброе вино.

— Султан Юсуф послал в Тиверию за княгиней Галилеи Эскивой целый отряд мамлюков. Когда супруга Раймонда Триполийского появилась в его стане, султан сам вышел к ней навстречу и пригласил к трапезе, — рассказал я с таким видом, будто между вопросом Катарины и моим ответом не было никаких упреков и никакого разговора. — Она была одета, если мне не изменяет память, в небесно-голубое блио [120] Блио — Здесь: верхняя узкая одежда с длинными, до колен, и широкими рукавами, обычно украшавшаяся дорогим поясом ювелирной работы. , поверх которого сверкала златотканная накидка цвета султанских знамен… Потом султан Юсуф выделил ей шатер, куда более роскошный, чем достался от его щедрот королю Ги де Лузиньяну. Наконец, когда султан вышел проводить графиню Эскиву на дорогу, ведущую к Триполи, он подарил ей чудесное ожерелье из бадахшанских рубинов.

— Кровавый подарок! — усмехнулся рыцарь Вильям. — Наверно, граф содрогнулся, когда увидел его.

— От чего граф действительно содрогнулся, так это от вести о падении Иерусалима, — вздохнул Эсташ де Маншикур. — Я думаю, что граф Раймонд был одним из немногих, кто честно принял на себя крест тяжкой вины. С каждым днем ему становилось труднее дышать, и вскоре он скончался.

— Упокой Господь его душу! — вновь перекрестился Дьердь Фаркаши и задал вопрос: — Так вы, мессир, защищали святой город Иерусалим в тот последний, горестный день?

— Увы, я не успел, — вздохнул рыцарь Эсташ. — По своим грехам я не удостоился этой чести. Я уже говорил, что угодил в капкан до дороге к Гробу Господню. Но здесь, среди нас за этим столом, есть избранные. Это доблестные рыцари Джон Фитц-Рауф и Ангеран де Буи.

Ночь уже давно правила миром, но хозяину явно не терпелось услышать историю о том, как пало христианское королевство. Рыцарям же явно не хотелось на этом первом приятном за все дни похода «привале» ворошить горькие воспоминания. Однако, увы, этим воспоминаниям полагалось стать платой за гостеприимство.

— Пусть продолжит Дауд, — велел Джон Фитц-Рауф, — а когда покажутся стены Иерусалима, тогда наступит очередь доблестного Ангерана де Буи.

— Почему я, а не вы, мессир? — растерялся Добряк Анги.

— Потому что вы продержались на стенах Святого Города дольше, чем я, — невозмутимо объяснил рыцарь Джон.

— Жизнь убедила султана Юсуфа, что прямые дороги, ведущие к Иерусалиму, всегда обманчивы и опасны, — напомнил я своим благородным слушателям. — Поэтому он решил поступить так, как раньше поступал в Сирии, и пошел в дальний обход, собирая по пути христианские крепости.

Сначала он двинулся на север. Грозная Акра сдалась султану без боя. Также без особых усилий он принял от защитников Сидон и Бейрут. Тир был мощной крепостью. Именно в Тире находились в ту пору большинство рыцарей, спасшихся в битве при Хаттине, и среди них — один из самых доблестных рыцарей Палестины, Балиан Ибелинский. Когда первый приступ окончился неудачей, султан Юсуф подумал, что осада Тира отнимет много сил и времени, и этого времени будет достаточно, чтобы христиане вновь собрались с духом. Поэтому он снял осаду и поспешил дальше.

Взяв добром Джебаил, султан повернул на юг и дошел до Аскалона. По его воле, плененные король Ги де Лузиньян и Великий Магистр Жерар, следовали вместе с ним. Под стенами Аскалона султан пообещал даровать им свободу, если они убедят защитников города открыть ворота и сдаться. Бывшие повелители и вправду попытались усмирить боевой дух осажденных, однако те не только главу Ордена тамплиеров, но и самого короля, обругали со стен последними словами и послали к чертям в преисподнюю. Аскалон храбро сопротивлялся почти неделю, однако не смог устоять. Несмотря на то, что при осаде города, султан потерял двух своих эмиров, он проявил к пленникам столь необычайное милосердие, что все они плакали от счастья, восхваляли султана, а некоторые даже приняли веру Пророка и остались в городе. Султан запретил своим воинам грабежи и позволил христианам покинуть Аскалон и забрать свое имущество. Он выделил большой отряд мамлюков для того, чтобы проводить их до Александрии. Там их устроили на постой, обеспечив провиантом. Потом их посадили на корабли, принадлежавшие купцам-христианам, и отправили в Европу. Поначалу купцы воспротивились оказать благодеяние единоверцам, но султан пригрозил им, что, если его требование не будет выполнено и жители Аскалона не будут благополучно доставлены на христианские земли, то ни один торговец больше никогда не ступит на берег богатого Египта. Так потеря выгоды устрашила купцов куда сильнее, чем потеря их собственных христианских душ.