Зиновий Фазин - Последний рубеж

В ЦАРСТВЕ ЧЕРНОГО БАРОНА

Катя в Каховке. — Встреча и прощание с детством. — Человек, довольный войной. — Трудный разговор подруг. — «Такой и оставайся». — Прощание с Блюхером. — Пять «гаванок». — Крушение Слащева.

В судьбе Саши Дударь, мы видели, многое переменилось, и об этом рассказано. Теперь пришел час Кати.

Недаром она в эти дни часто вспоминала отца. Не зря рвалась в Каховку.

Были причины, о которых рассказывают так. В последние дни Катю все чаще вызывали на секретные беседы в политотдел, а раза два-три с нею вели такие же секретные разговоры в разведотделе штаба. В последний раз Катя вышла отсюда, уже окончательно зная, что ей предстоит.

Вся красная, возбужденная, она вернулась в аппаратную и сообщила новость: ее прикомандировывают к штабу Блюхера, а что там прикажут делать, она не знает.

— Куда ты рвешься? — сказали Кате телеграфистки. — Там все горит, гляди!

Переправляли Катю на ту сторону Днепра ночью. Наспех наведенный наплавной мост шатался и хлюпал под ногами. Каховский берег светился пожарищами, и хорошо были видны вспышки артиллерийской канонады на плацдарме. За плечами у Кати был вещевой мешок, и в нем лежал дневник.

Вот и Каховка. Во мраке затаились домишки городка. Ночная мгла пахнула на Катю запахом гари. Ветер шумел, гнал по земле светлые песчаные вихри. Патрули на улицах, тачанки с пулеметами.

В полевом штабе Блюхера, куда Катя благополучно добралась, прочитали ее удостоверение и сказали:

— Ладно, девушка, посидите. Блюхеру уже звонили насчет вас…

Собственно, это был и полевой штаб, и командный пункт вместе. Мало кто из штабных дивизий Блюхера оставался еще на правом берегу. В Бериславе стояли только тылы дивизии, хотя и считалось, что ее штаб тоже там.

В третьем часу ночи Катя, борясь со сном, сидела в одной из комнат штаба (это был одноэтажный домик в центре города) и ждала, пока ее позовет Блюхер. В штабе у него, чувствовалось, установился обычай не то чтобы бравировать храбростью, а просто не обращать внимания ни на какие трудности и помехи. Противник старается помешать тебе, а ты знай делай свое дело. Сняв френч, в одной рубахе, Блюхер работал, словно находился в домашней обстановке. Пожилой ординарец приносил чай, подавал сахар в блюдечке, наколотый кусочками. Блюхер пил вприкуску и то разбирался по карте со своими штабистами, то брался за полевой телефон. Отопьет глоток из кружки и кричит в трубку:

— Слушай, милый, я же не Крез и не Ротшильд! Нет у меня того, что ты просишь! Где взять тебе столько? У Антанты разве? Так она нам не дает!

Всем наказывал:

— Окапывайтесь, братцы! Дух вон, но чтобы к утру были окопы в полный профиль. И проволока в два ряда!

Иногда он заглядывал на минутку в комнату, где сидела Катя, и, когда она привставала, говорил ей:

— Сиди, сиди. Еще успеем.

Перед рассветом, часа в четыре утра, в степи притихло. Фронт ушел вперед. Латышская стрелковая дивизия была уже чуть ли не на полпути к Перекопу. Далеко к Чаплинке продвинулись и полки Блюхера.

Но вот Катю наконец позвали к комдиву. Усталый, бледный, в кителе, застегнутом на все пуговицы, он расхаживал по комнате, о чем-то думал.

— Садитесь, — вдруг уже на «вы» обратился Блюхер к Кате. — Чайку выпьем? Берите, чай на столе.

От чая Катя не отказалась.

— Ну и подружка у вас, ай-яй-яй! — круто остановился перед Катей комдив и скрестил на груди руки. — Что мне делать с ней, а?

— А что случилось? — спросила Катя.

— Семнадцать раненых сама вытащила из горящего сарая, где был перевязочный пункт. Молодчина девка! А придется ее наказать!

— Но за что?

Катя уже догадывалась — опять Саша, наверное, за кого-то или за что-то заступилась. И Блюхер это подтвердил.

— Хоть передавай дело в трибунал и суди! Избила, представьте, одного бойца. Прикладом стукнула. Придется у нее отнять карабин, раз она такая драчунья!

Катя успела уловить, что Блюхера не следует ни перебивать, ни просить о чем-нибудь, тем более не надо ему возражать. Лучше дать ему выговориться до конца. Как поняла Катя, у этого человека развито чувство справедливости, и он сам все решит к лучшему.

Но что с Сашей опять, господи! Всегда она за кого-нибудь заступается, и сколько уже было с ней из-за этого всяких историй.

— Не отнимайте у нее карабина, скажешь, а? — продолжал Блюхер. — Вы ее подружка, мне сказали. Ну ладно, не отниму. Но бить своих санитаров не дам. Ишь какая! Прямо прикладом!

Катя решилась: хоть словечко надо замолвить за Сашу.

— Значит, было за что проучить того бойца, товарищ комдив. Я Сашу Дударь хорошо знаю. Она тоже справедливая!

— То есть как — тоже? — с недоумением переспросил Блюхер. — Кого еще вы имеете в виду?

Катя смущенно молчала.

Он, видно, понял, что она хотела сказать, улыбнулся в усы и показал пальцем на стол:

— Пейте свой чай.

— Спасибо. Выпью.

— Не стесняйтесь, берите сахару. Можете сладкий сделать, только размешать будет нечем. Это у нас еще свой, сибирский, сахар.

Катя безумно любила сладкое. Но выпила чай вприкуску и больше чем два кусочка не позволила себе съесть.

…Пора тут наконец сказать, ради чего Катю откомандировали в штаб Блюхера и в чем был вообще ее секрет.

Дело обстояло таким образом. Да, речь шла о деле, и очень серьезном.

По указанию из Харькова и, возможно, от того же товарища М., который месяца четыре назад беседовал с Иннокентием Павловичем, Катю разыскали (через штаб Уборевича) и, скажем без обиняков, предложили пойти по стопам отца.

Так рассказывают. Подобно отцу, ей тоже предстояло вести двойную игру в тылу противника. Поручение было опасным и трудным, тем более — она-то не была актрисой и не имела за собой такого опыта, как ее отец.

Но в Катю поверили (характеристик на нее было послано из политотдела и штаба Эйдемана целых три). Отзывы были такие, что она-де принципиальная, выдержанная, положительная, хороший работник связи, знает немного французский, а в целом сознательная и преданная комсомолка с двухлетним стажем.

Теперь-то, должно быть, понятно, зачем ее вызывали на беседы в политотдел и разведотдел штаба. Нетрудно догадаться, конечно, для чего ей был выдан узел с женской одеждой, которая по тем временам могла показаться разве что сказочным нарядом для Золушки.

Катю откомандировали в штаб Блюхера лишь для отвода глаз; на самом деле ее отсюда должны были переправить дальше, в тыл белых. И не позже завтрашнего вечера ей предстояло перейти линию фронта под видом сбежавшей от красных дочери артиста, живущего в Севастополе.