Юрий Смолич - Мир хижинам, война дворцам

И тут уж, как ни размахивал руками Иванов, больше говорить ему не дали. Солдаты 3-го авиапарка, представители других дислоцированных в Киеве воинских частей, рабочие “Арсенала” и прочих печерских заводов — все кричали в один голос, все — разом и без предложения голосовать — подняли руки “за”!

— Заново переизбрать Советы! — неслись крики.

— Требуем новых Советов! Наших! Вон из Советов паразитов и подпевал!

Солдат-понтонер хлопнул Ивана Брыля по спине:

— Ну, смекнул теперь, как оно и что? За наши Советы! А ты, сукин сын, против!

Митинг бушевал — невозможно было его утихомирить, а тем временем к Литвину-Седому прибежал паренек из рабочей самообороны с сообщением от Боженка.

— От Киева-второго движется к площади какая-то крупная воинская часть — не желтые ли кирасиры?

“Желтые кирасиры” были самой реакционной частью Киевского гарнизона — они отказались послать своих депутатов в Совет и не раз грозились разогнать “совдепщиков”.

А митинг бурлил, и вряд ли имело смысл предупреждать людей об опасности: паника среди многотысячной толпы могли оказаться еще более опасной, Литвин-Седой бросился к комитетчикам, стоявшим возле машины.

Но там шел горячий спор.

Коцюбинский стоял перед Ивановым и Пятаковым бледный. Всегда спокойные глаза его в эту минуту пылали огнем, волосы растрепались, бородка встопорщилась.

— Что же я теперь скажу тысячам солдат-украинцев Петроградского гарнизона? Что я доложу созданному в Петрограде комитету украинцев большевиков?

Установить связь между этим комитетом и киевской большевистской организацией — это и было второе, неофициальное задание, с которым прибыл Коцюбинский.

— Должен буду сказать, что Украина не желает свободы и независимости? Или что украинским большевикам нет дела до справедливых требований своего народа?

Иванов развел руками:

— Товарищ Коцюбинский, ты пойми: наши Советы не поддержали нас, меньшевики блокируются с эсерами, и они — сильнее. Я поставил от нашей партии вопрос об автономии, но…

— Вопрос об автономии! — Коцюбинский шагнул к Пятакову. — Почему вы на митинге не проголосовали и это предложение? Почему поставили на голосование все проваленные меньшевиками пункты, кроме требования автономии Украины? Вы…

Пятаков прервал разоренного Коцюбинского:

— Товарищ Коцюбинский! Я сообщу о вашем поведении в Центральный Комитет! Вы хотите столкнуть пролетарскую революцию на буржуазный путь! Вы сепаратист, Коцюбинский!

— А вы — догматик!

Пятаков побледнел:

— Я буду апеллировать к съезду партии!

— Центральный Комитет за автономию для Украины! Отстаивать ее будет и съезд! А вы — против автономии!

— Это ложь! Я согласен на культурную автономию! Я только против территориально-политического сепаратизма!

— Меньшевистские идейки “культурной автономии” направлены на примирение народа с национальной буржуазией! Вы — соглашатель! — вышел из себя Коцюбинский. — Ленин выдвинул требование именно территориально-политической автономии! Потому что это укрепит доверие украинской нации к нации великорусской и приведет к их братскому союзу в борьбе за свободу…

Литвин-Седой попробовал вмешаться:

— Товарищи! Не время для дискуссии! Приближаются каратели!..

Но Пятаков не слушал его и накинулся на Коцюбинского:

— Вас инспирировала Центральная рада! Вы — агент Грушевского! Это — контрреволюция!

— А вы толкаете в объятия Центральной рады весь украинский народ. Вы играете на руку украинским националистам!

И вдруг спор стал слышен чуть ли не всему митингу: на площади неожиданно наступила тишина. Люди не были предупреждены об опасности, но они уже увидели ее сами.

На улице показались желтые кирасиры.

С начала, войны эта часть стала опорной силой командования военного округа. Кирасиры не носили фронтовую защитную форму, но щеголяли в мундирах мирного времени: с желтой грудью и золотым шитьем; на парады они выходили в сверкающих медью касках. При царе кирасиры были украшением парадов, а кирасирские офицеры — желанными женихами для киевских девиц…

За построенным полуэскадроном гарцевали вдоль тротуаров еще две цепочки кирасиров с обнаженными палашами на плечо. За ними выступал второй полуэскадрон.

Внутри каре, образованного авангардным и арьергардным полуэскадронами и двумя цугами кирасиров с палашами наголо, шагали какие-то солдаты в обычной защитной форме.

Митинг рассыпался. Люди двинулись ближе к улице.

— Дезертиров ведут! Дезертиров! — загудело над полем.

Но солдаты под конвоем не были похожи на дезертиров. Дезертиры, вылавливаемые в городе, одевались поаккуратнее: они старались не привлекать внимания комендантского надзора. Эти же были запылены с ног до головы, и одежда на многих висела клочьями. Лица бороздили потеки грязного пота; сапоги снизу доверху покрыты коркою грязи. Арестованные едва передвигали ноги, глаза блестели сухим огнем, губы пересохли и потрескались. По-видимому, они давно не ели и не пили…

В переднем ряду колонны арестованных шел человек, такой же изнуренный, в таких же грязных сапогах, но по галифе с красным кантом нем можно было угадать офицера. До пояса он был оголен — только бинты перекрещивали торс от плеча до плеча и на посеревшей от пыли марле запеклись пятно крови. Он пошатывался, и его поддерживали под руки двое товарищей.

— Воды!.. Пить!.. — раздавалось из группы арестованных, но кирасиры в ответ только вытягивали их по спине нагайками.

Это шли семьдесят семь комитетчиков гвардейского полка, во главе с председателем комитета — прапорщиком Дзевалтовским. Их гнали с воинской рампы в Косый капонир — самую страшную военно-дисциплинарную тюрьму, где еще в 1905 году были замучены восставшие киевские саперы — первые солдаты, поднявшиеся в Российской империи за власть Советов!..

Позади восседал на извозчичьей пролетке поручик барон Нольде — не топать же ему, и самом деле пешком, ведь не его гонят на расправу за измену вере, царю и оте… тьфу! ведь не изменник же он революции, а надежнейший в полку боевой офицер.

Митинг приглушенно гудел, наряд нее ближе придвигался к шоссе.

Ротмистр, гарцевавший впереди авангардного полуэскадрона, рявкнул, обернувшись к своим:

— Палаши вон!

Кирасиры авангардного и арьергардного полуэскадрона я обнажили палаши — сверкнули ими на солнце и положили на плечо: они изготовились к рубке, на случай чего…

— Господи! — вдруг вскрикнул Данила, хватая Харитона за руку. — Да это же наш Демьян! Нечипорук! Мой двоюродный…

Поддерживая Дзевалтовского под руку, и вправду среди арестованных ковылял Демьян Нечипорук.