Юрий Смолич - Мир хижинам, война дворцам

Винниченко раздвинул ветки жасмина: с Владимирской шел человек — точно в такой же широкополой шляпе, как на Винниченко, в таком же плаще-крылатке и тоже с палкой. Он!

Вот он пересек улицу, вошел в сквер и, будто безмятежно прогуливаясь, обогнул руины среди молодых каштанов и вязов и минуту спустя, вышел с другой стороны.

Это был опытный конспиратор и хотя теперь — после легализации всех партий — нужды в конспирации как будто и не было, он, когда Винниченко, позвонив ему, попросил о свидании, поставил секретность категорическим условием: вместе нас не должен видеть никто!

Наконец, кусты жасмина раздвинулись, и Винниченко поднялся навстречу.

— Добрый вечер, Юрий Леонидович!

— Добрый вечер! — угрюмо ответил Юрий Пятаков, — Простите, что опоздал на десять минут.

Он сразу опустился на скамью. Винниченко сел рядом.

— Какая ирония судьбы! — Винниченко, улыбаясь, произнес заранее заготовленную фразу. — Сколько лет до революции нам с вами приходилось действовать одновременно в киевском подполье, но конспиративная встреча ныне состоялась только после революции в свободной России Сашки Керенского! — Винниченко громко, но коротко хохотнул — не столько по поводу смешной ситуации, сколько из чувства неловкости: разговор предстоял серьезный, и начать его было не просто. — Уверен, что этой скамейкой пользовались не только мы, украинские социал-демократы, но и ваше подполье?

Пятаков направил стеклышки пенсне на скамейку, потом на руины исторических ворот, через которые три века назад въезжал в Киев, вызволяя его от шляхты, гетман Богдан Хмельницкий, и нехотя промычал:

— Возможно…

Винниченко слушал с вежливой улыбкой, но Пятаков больше ничего не сказал. Тогда Винниченко заговорил снова:

— Д-да… припоминаю, как на этой самой скамейке…

Пятаков бесцеремонно прервал его:

— Надеюсь, не для приятных воспоминаний вы пригласили меня сюда?

Винниченко сразу перестал улыбаться.

— Простите! Предпочитаете прямо к делу?

— Пожалуйста! — Пятаков вынул часы и посмотрел. — У меня свободного времени пятнадцать — двадцать минут.

Винниченко поерзал на месте: начать сразу было нелегко. Переложив ногу, как бы усаживаясь поудобнее, Винниченко переспросил:

— Говорить прямо, без… преамбул?

Пятаков недоброжелательно глянул на собеседника:

— Как можно прямее. Прошу и настаиваю!

— Пожалуйста.

Винниченко поспешно заговорил. Он смотрел при этом не в лицо Пятакову, а куда-то на кончик его бороды. Бородка у Пятакова была поменьше винниченковской — козлиная, и усы — в стороны, каждый сам по себе, словно поссорившиеся муж и жена. Был Пятаков рыжеват, с проседью.

— Юрий Леонидович, — сказал Винниченко. — Вас, конечно, не должна удивлять наша информированность: мы знаем, что в своей организации вы не имеете полной поддержки. Да и всем известно, хотя бы из газеты “Правда” от второго мая, что и в партии вашей вы не пользуетесь сейчас… безусловным авторитетом. Я имею в виду выступления Ленина…

Винниченко имел в виду — и считал нужным сразу выложить этот козырь — выступление Ленина на Всероссийской апрельской конференции большевиков в Петрограде. Защищая принцип самоопределения наций и, в частности, свободу отделения Украины от России Милюковых, Ленин резко осудил антиинтернационалистские позиции Пятакова в вопросе национально-освободительной борьбы. Квалифицировав их еще в шестнадцатом году, в эмиграции как “империалистический экономизм”, Ленин теперь назвал Пятакова софистом, фразером, путаником с кашей в голове, давно уже отошедшим от марксизма. Конференция дружно поддержала Ленина против Пятакова.

Но Пятаков вовсе не жаждал еще раз выслушивать все это — да еще из уст давнего партийного противника. Он сердито хмыкнул и ткнул палкой в песок.

— Владимир Кириллович! — резко сказал Пятаков, так же глядя мимо глаз Винниченко, на кончик его бороды. — Вы хотите, чтобы и я напомнил слова Ленина, когда он обозвал вас еще в четырнадцатом году “претенциозным махровым дураком”?

Винниченко кашлянул.

Козырь бит.

Минутку он помолчал. Потом заговорил снова:

— Конечно, дорогой Юрий Леонидович, ваши позиции в Центральном Комитете значительно бы окрепли, если бы вы имели за собой большинство киевских большевиков, если бы ваш авторитет высоко стоял среди других социалистических партий…

— Короче! — почти грубо прервал Пятаков. — С чем вы пришли?

Тогда Винниченко набрался духу и выпалил:

— Мы, украинские эсдеки, предлагаем вам свою поддержку.

Предложение было совершенно неожиданное при непримиримой антиукраинской позиции Пятакова, и Пятаков удивленно взглянул на Винниченко, но тут же отвел глаза. Впрочем, Винниченко успел отвести свой взгляд еще раньше.

— Не понимаю! — буркнул Пятаков.

Винниченко мягко объяснил:

— Полагаю, это предложение должно бы соответствовать и вашему желанию объединить все силы социал-демократии. Наш Киевский совет рабочих депутатов ныне в руках меньшевистского и эсеровского руководства. Но, объединившись, руководство могли бы взять в свои руки мы. Вам мы помогли бы пройти в председатели Киевского совета. Мы сами претендовали бы только на место заместителя председателя…

“Пока”, — хотел добавить Винниченко, но не добавил.

— Почему? — быстро спросил Пятаков.

— Потому что мы возглавляем Центральную раду, так что…

— Я не о том! — опять бесцеремонно прервал Пятаков. — Я спрашиваю, почему вы делаете такое предложение? Почему предлагаете поддержку?

— Ну, — с нежнейшей улыбкой, на какую только он был способен, сказал Винниченко, — вы же, Юрий Леонидович, должны понять: в интересах общего дела, в интересах мировой революции…

— Бросьте! Я не дурак! — отмахнулся Пятаков. — Вы же умный человек. Фразы ни к чему! На съездах — военном и крестьянского союза — вы пополнили вашу Центральную раду двумя сотнями представителей мелкой буржуазии. Центральная рада не выражает чаяний революционной демократии…

— Все будет зависеть от того, какие партии станут у руководства в Центральной раде, да и кто ее возглавит персонально…

Пятаков саркастически улыбнулся, и открыл уже было рот, чтобы высказать свой сарказм, но Винниченко не дал ему договорить.

— Мы, украинские эсдеки, решили в ближайшее время созвать рабочий съезд; мы пополним Центральную раду украинцами-пролетариями, в основном, конечно, от партии украинских эсдеков. Если же вы согласитесь, то и… от большевиков. Вы должны учесть, Юрий Леонидович, что со сменой соотношения партйных сил в Центральной раде изменится и ее политика. — Винниченко заторопился, пока Пятаков его не прервал. — Мы предлагаем большевикам все же войти в состав Центральной рады. Персонально вы, Юрий Леонидович, могли бы стать… заместителем председателя… Вам, разумеется, понятно, — он сделал неопределенный, но красноречивый жест рукой в воздухе, — что после таких пертурбаций ее председателем не останется этот… этот…