Юрий Смолич - Мир хижинам, война дворцам

Она взяла голову Флегонта обеими руками и наклонила к себе. Шишка давным-давно сошла, и это было досадно, потому что девушка тут же и отняла руки.

— Так кто же вы такой? Ведь вы еще не отрекомендовались?

Флегонт только раскрыл рот, чтобы ответить, но Лия снова заговорила сама:

— А почему не пришли ваши товарищи? Как их зовут? Кто они? По одежде видно, что из рабочего класса!

Это — “из рабочего класса” — она произнесла как-то особенно. Было в ее тоне и признание значительности самого факта принадлежности к рабочему классу и словно зависть к такому привилегированному положению. И искреннее сожаление, что столь выдающиеся личности не пришли.

— Они… — начал было Флегонт, не придумав еще, что сказать, но Лия и на этот раз его выручила:

— А вы, значит, гимназист? Какой гимназии? В каком классе? Кто ваши родители?

Девушка не ожидала ответов, и Флегонт успел оправиться. Лия указала ему на комнату:

— Вот так я и живу. Правда, здорово? Видите, сколько у меня нот? Я как раз собиралась работать, когда вы пришли…

Она на минутку умолкла, углубившись в нотный лист. Флегонт указал на портрет лысого с голандской бородой.

— Это ваш отец?

— Это? — девушка засмеялась. — Это — отец всей современной анатомии! Пирогов! Знаменитый естествоиспытатель и анатом-хирург! Герой Севастопольской обороны восемьсот пятьдесят шестого года. Он ввел антисептику при хирургических операциях! Я тоже решила стать анатомом… А это — Бетховен! Вот его произведения. Вы любите “Патетическую сонату”?

Конечно, Флегонт снова не успел ответить. Он только запомнил вопрос, чтоб потом выяснить, что это такое — “Патетическая соната”?

— А это — Карл Маркс. Его вы, разумеется, знаете. Уже второй портрет Маркса на том же месте. Первый был побольше — видите — обои не успели выгореть по краям? Его сорвали жандармы во время обыска и приобщили к “делу студентки консерватории Штерн Лии Моисеевны” как доказательство ее неблагонадежности — для лишения права жительства вне черты оседлости. — Она засмеялась. — Но ничего не успели — ни арестовать, ни выселить: это случилось двадцать седьмого февраля, а двадцать восьмого было прекращено “дело” самого Николашки… Ах да, — Лия остановилась перед Флегонтом. — Все ж таки, кто вы, такой? Ну, ну, молчу! Говорите! И наденьте абажур. Ладно? Я его всегда снимаю, когда разбираю ноты.

Но Лия тут же сама и надела абажур. Комната сразу изменила свой облик: зеленые сумерки вверху, ярко освещен только пол. Теперь не так заметны были пустота и неустроенность комнаты, и стало уютнее.

Пока Лия возилась с абажуром, Флегонт успел-таки ответить на ее вопросы: имя, фамилия, кто родители.

— А те двое, чернявый и рыжий? — сразу же перебила Лия, нисколько не интересуясь его дальнейшим жизнеописанием.

Флегонт коротко информировал. Лия обрадовалась.

— Это очень хорошо! Слесарь и шахтер! И, говорите, хорошие ребята? Горячие? О, в этом я и сама убедилась тогда, на Крещатике! Почему же вы не приходили целый месяц?.. Что — он, тот чернявый, женился?.. А, значит, тогда на Думскую площадь вы пришли купить двуспальную кровать?

Смех снова повалил Лию на тахту.

А Флегонт помрачнел. Чрезмерный интерес к товарищам ранил его в самое сердце. Он сейчас встанет и уйдет. Так, видно, всегда бывает: с первого взгляда покажется одно, а присмотришься поближе…

— Ну, ну? — поторапливала Лия. — А что было дальше?

Сообщение о том, что Данила с Харитоном решили ехать на шахты, разочаровало Лию. Студенту Лаврентию Картвелишвили комитет поручил заняться организацией Союза молодежи, Лаврентий привлек в помощь себе Лию, и у Лии зародилась было идея: начать с этих симпатичных парней — слесаря Данилы и шахтера Харитона.

— Значит, они уехали! Потому вы и пришли один?

Флегонт покраснел. Хотя досадно ему было говорить все о Даниле да о Харитоне, однако он не соврал и сообщил, что отъезд Данилы с Харитоном пока отложен на неопределенное время.

Дело в том, что в связи с массовым уходом солдат с позиций, на каждой железнодорожной станции стояли заставы из офицерских и казачьих отрядов. Для выезда из города требуется специальный пропуск от военного коменданта. На такой пропуск Харитон и Данила рассчитывать не могли: оба были призывного возраста. Даниле еще ничего — он забронирован за военным заводом “Арсенал”, а вот Харитон фактически оказался в положении дезертира…

Лия обрадовалась:

— Не уехали? Отлично! Передайте Харитону, что, если надо, он может побыть некоторое время у меня!

Однако согласно информации Флегонта, в этом не было необходимости: Харитон тоже собирался временно поступить на “Арсенал” и даже записался уже вместе с Данилой в дружину арсенальской рабочей самообороны.

Лия еще пуще обрадовалась:

— Записались в рабочую дружину! Молодцы! Ну, знаете, мне ваши товарищи все больше и больше нравятся!

Флегонт совсем увял. Он потянулся к фуражке: ясно, надо уходить! Какая хорошая девушка — Марина, и как это удачно, что он еще ничем не обнаружил перед ней того, что вдруг пустило корни в его душе. Плевелы! Он найдет в себе силу выполоть их…

Лия остановилась перед Флегонтом, нахмурив брови: теперь она снова стала похожа на революционерку в красной кофте.

— Вы и ваши товарищи, конечно, еще не состоите ни в какой партии? Но какой партии вы сочувствуете?

Вопрос застал Флегонта врасплох. Не потому, что поставлен был вот так — в лоб: в те первые месяцы революции все друг друга так, в лоб, и спрашивали. А потому, что они с Данилой и Харитоном еще не задумывались над такими вопросами, да и, по правде говоря, почти не заводили между собой разговоров на конкретные политические темы. Им случалось, конечно, говорить о революции, но так, в общих словах.

Флегонт пододвинулся ближе к стене — чтоб спрятать лицо в тень от абажура — и ответил со всей солидностью, на какую был способен в свои восемнадцать лет:

— Товарищи, понятно, как рабочие склоняются к социал-демократии. Что касается меня, то мне больше по душе партия социалистов-революционеров…

В его представлении — представлении неискушенного гимназиста — все партии, с первых дней революции свалившиеся вдруг на его юную голову, преследовали одну цель: ликвидировать старый режим, прогнать господ и банкиров и что-то там — что именно, точно неизвестно — в будущем изменить на пользу трудящимся и на погибель аристократам. Украину, во всяком случае, необходимо освободить — это Флегонт знал наверняка: все украинское было ему родным, близким.

Поэтому он поспешил добавить:

— Конечно, украинских социалистов-революционеров…

Лия внимательно посмотрела на Флегонта:

— A что вы знаете о социалистах-революционерах?