Дмитрий Дмитриев - Осиротевшее царство

— Брат… милый… Петруша… я так ждала тебя!.. Поедем отсюда!.. Далеко, далеко уедем… едем же скорее к маме, она нас ждёт…

— Доктор, что это? Царевна, кажется, начинает бредить? — меняясь в лице от волнения, спросил Остерман у вошедшего придворного доктора Бидлоо [14] Бидло Николай — (167? — 1735) учился в Лейдене, доктор медицины, личный врач Петра I с 1703 г. .

— Да, барон, это — предсмертный бред, — тихо ответил доктор, отводя в сторону Остермана. — Спасти царевну от смерти может только один Бог. Я поддерживал больную лекарствами, пока это было возможно, но теперь ежечасно силы слабеют, жизнь угасает.

— Боже, где же государь? Что он не едет? — чуть не с отчаянием воскликнул Остерман.

Но государь был уже недалеко от слободского дворца; его лошади неслись вихрем, везя его из Горенок.

— Где сестра? Что с ней? — задыхающимся голосом спросил Пётр, вбегая в комнату умирающей сестры.

— Наконец-то, государь, вы приехали… Великая княжна несколько раз изволила спрашивать о вас, — обрадовавшись приезду государя, проговорил Андрей Иванович.

— Что с ней, что?

— Слаба… очень слаба… в забытьи находится.

— Петруша… ты приехал… я слышу твой голос, — очнувшись, слабым голосом проговорила царевна.

— Наташа, голубушка, что с тобой? — с рыданием воскликнул император, бросаясь на колени пред умирающей и целуя её руки.

— Умираю, Петруша… думала, и тебя не дождусь… Не плачь, голубчик! За тебя молилась я на земле, молиться стану и на небесах.

— Наташа, Наташа, я сам умру… умру скоро, — зарыдал Пётр. — Без тебя я жить не буду… Повторяю, Наташа: умрёшь ты, и я умру.

— Ты должен жить, Петруша, должен… Твоя жизнь нужна… Ты — царь. Послушай меня, мой голубчик! Оставь свою охоту и займись делами. Ах, Петруша, ты не сознаёшь, что на тебе лежит великая обязанность. Слушай и поступай так, как посоветует тебе Андрей Иванович. Он добрый, честный и предан тебе. А Долгоруковых не слушайся: они, как Меншиков, больше думают о себе.

— Ваше высочество, вам вредно много разговаривать, — проговорил было Остерман.

— Вредно? Ах, Андрей Иванович, да ведь теперь мне всё равно. Я умираю.

— Наташа, не говори так! Не говори! — не переставая громко плакать, проговорил император-отрок.

— Полно отчаиваться, мой милый, надо покориться воле Божией. Обещай мне, Петруша, оставить охоту и разные забавы, а главное — уезжай скорее в Питер.

— Хорошо, Наташа, я всё брошу. Я уеду в Питер, только не один, а с тобой, моя милая, дорогая сестра.

— Нет, поздно, Петя… душа моя будет всегда около тебя, а тело здесь, в Москве, останется. Прощай, голубчик мой, я устала… очень устала…

Умирающая царевна замолкла и закрыла глаза; её дыхание стало частым, прерывистым.

Пётр с ужасом посмотрел на сестру, быстро схватил доктора за руку и со стоном воскликнул:

— Доктор, спасите, спасите сестру… умоляю вас! Возьмите всё, что хотите, только вылечите!..

— Это невозможно, государь!

— Что же мне делать, что делать?

— Молиться, ваше величество! Бог всемогущ и творит чудеса, а мы, смертные, бессильны помочь царевне. Да в людской помощи она теперь и не нуждается, — взволнованным голосом проговорил доктор Бидлоо.

У царевны вскоре после возвращения государя началась агония: она то металась и тихо стонала, то затихала. Картина была потрясающая.

В комнате умирающей водворилась тишина: присутствующие едва могли сдерживать душившие их рыдания. Император-отрок стоял на коленях; его отчаяние было ужасно.

Вот умирающая широко раскрыла свои уже потухшие глаза и устремила их на царственного брата. Её посинелые губы пролепетали следующее: — Прощайте… все… Петруша… мы… с тобой…

Великая княжна не договорила, слова замерли.

Император-отрок дико вскрикнул и упал без чувств, а затем несколько дней предавался своему сердечному горю и слезам, никуда не выходил из своего кабинета, так что доктора опасались за его здоровье.

Любимец государя, Иван Долгоруков, его отец, а также и Остерман пробовали было успокоить государя, старались развлечь его, но всё было напрасно — Пётр отказывался от всяких развлечений.

Тогда обратились к помощи цесаревны Елизаветы Петровны, упросили её побывать у государя, чтобы хоть немного развлечь и успокоить его.

В последнее время император заметно охладел к своей хорошенькой тётке и по нескольку дней не видался с нею.

Цесаревна Елизавета тихо вошла в его кабинет и застала его печально сидевшим у окна.

— Прости, государь-племянник, что я без зова пришла к тебе; уж очень мне захотелось навестить тебя, государь! Услышала я, что ты всё скучаешь, печалишься.

— Неужели, тётя Лиза, мне веселиться при таком горе?

— Твоё горе, Петруша, миновало.

— Как миновало? Как миновало? Я недавно сестру похоронил… Эта утрата ничем, ничем не заменима! — и государь заплакал.

— Слёзы? Стыдись, Петруша! Слёзы — достояние ребят малых и нас, женщин, а ты — государь. Не забывай, что слезами и тоскою ты не вернёшь Наташу. К чему убиваться, своё здоровье портить? Ведь смерть — общий удел человечества. Все мы умрём, все!

— Я тоже скоро умру, Лиза, скоро!..

— Полно, голубчик, Петруша, что ты говоришь? Тебе жить надо, жить.

— Зачем?.. Для кого? Кому нужна моя жизнь?

— Странны твои слова, Петруша! Твоя жизнь нужна миллионам людей.

— Одни слова, Лиза, одни слова. Оставим лучше говорить об этом.

— Хорошо. Скажи, голубчик мой, когда же будет твоё обручение с княжною Екатериной Алексеевной… Неужели в своём горе ты забыл и об этом?

— Да, да, обручение с Долгоруковой… К несчастью, я помню, Лиза, это, помню.

— Как к несчастью?.. Я плохо понимаю тебя!

— Чего же тут непонятного?.. Я думаю, тебе, Лиза, известно, что я не люблю княжну Екатерину.

— Зачем же ты женишься на ней, Петруша?

— Ведь надо же мне на ком-нибудь жениться. Я… я хотел, Лиза, жениться на тебе, но ты не идёшь за меня… а как бы я был счастлив, если бы ты вышла за меня! — и император-отрок, взяв руку цесаревны Елизаветы, стал покрывать её поцелуями.

Прежнего холодного отношения к красавице тётке как не бывало; он на время позабыл своё гнетущее горе, и в его юном сердце опять загорелась отроческая, чистая любовь.

— Что прежде я отвечала на твои слова, Петруша, то и теперь отвечу. Невозможное то дело, невозможное, — твёрдо ответила цесаревна Елизавета.

— Ну, вот видишь, видишь?.. Я — несчастный человек… должен жениться не на той, которую люблю, а на той, которую не люблю.

— Тебя никто не смеет принуждать, Петруша; не женись.

— Нет, я женюсь, назло тебе, царевна, женюсь на Долгоруковой, — сердито проговорил император-отрок, быстро расхаживая по своему кабинету.

— Назло мне? Да какое же я зло тебе причинила?