Андрей Тюнин - Свенельд или Начало государственности

Жизнь между тем не то что продолжалась, а бурлила как весенняя река, завораживая неумолимым ходом своего течения. Уже возвращались из отдаленных земель разбухшие от выплаченной дани первые обозы – без больших потерь, с заверениями от различных вождей в преданности Рюрику, а иногда и с присланными в знак уважения нужными городу людьми – строителями, оружейниками, бочарами, и просто молодыми, красивыми женщинами. Из Ростова прибывал прошлогодний хлеб, из Полоцка везли ткани и заморское вино, варяжская ладья, встреченная без особого опасения, отплыла нагруженная мехами, воском и медом, оставив половину добычи, захваченной на берегах Сены. В свою очередь не проходило и дня, чтобы из Новгорода, блестя на приветливом солнышке позвякивавшими кольчугами, не выходил в дальнюю дорогу добротно снаряженный конный отряд, или не отплывал, изрядно осевший от тщательного отобранного груза торговый корабль. Детскими шажками, падая и спотыкаясь, мы неумолимо расширяли свое влияние в сторону двух великих рек – Днепра и Волги, и пока не задумывались о целесообразности направления движения – так ребенок забывает, в какую именно сторону он первый раз сдвинулся с места, увлеченный самостоятельностью крепнувшей с каждым шагом несмелой поступи.

Рюрик, принимал вождей и послов, наставлял начальников обозов, заглядывал в кладовые, донимал меня расспросами о дирхемах и гривнах, закладывал остовы строящихся боевых ладей, проверял на прочность при нем выкованные доспехи, обучал молодых дружинников, и готовил поход в шехонскую землю, ежедневно отправляя к Веселу гонцов, знакомых с весянским народом и его обычаями. Но за посыльными закрывались дубовые, скрепленные железными пластинами новгородские ворота, и гонцы бесследно растворялись в лесных массивах, не возвращаясь назад и не давая о себе знать ни одной весточкой. Безмолвствовал и Весел, не появлявшийся в городе со времени злополучных событий под Сожском.

– Не верил бы я ему, – приговаривал Вадим, когда очередной всадник исчезал в пыли проторенной к главным воротам многолюдной дороги.

– Свенельд поручил беспомощного князя Веселу, – осмелился возразить я – значит, он доверял ему.

– А что, Свенельд никогда не ошибался?

– Не помню такого, – ответил ему Рюрик и, отвлекаясь от мрачных сомнений, приказал, – подготовьте все к встрече Трувора, он завтра будет здесь со своей малой дружиной.

– Слушаюсь, – поклонился Вадим, и, скользнув по мне ничего не выражающим взглядом, грузно спустился со сторожевой башни.

– Слушаюсь, – поклонился и я, с трудом скрывая недоумение.

При новом хозяине по-новому скрипят даже старые половицы. Раньше мы кланялись не князьям, а волхвам и идолам; при Гостомысле я даже представить не мог, что мне будет отдан приказ наравне с Вадимом, поставив меня, человека из низкородной захудалой семьи на один уровень с сыном покойного правителя, и тот воспримет это как само собой разумеющееся. Я знал Вадима надменным и гордым, и решил повнимательнее приглядеться к нему, что бы разобраться в мотивах его изменений.

Новгород готовился к праздничному пиру в честь Трувора, но встреча двух братьев всех пригорюнила и опечалила. Трувор приехал к Рюрику неестественно иссохшим и немощным и, хотя он радостно улыбнулся мне, как старому знакомому, я сразу же увидел, что дни его сочтены и, что его прибытие к брату – не что иное, как желание принять смерть в присутствии близкого и любимого человека. Когда-то я предсказал неизбежную гибель Трувора, но чтобы она нагрянула так внезапно и на моих глазах…

О том, что скорая смерть младшего брата неминуема, понял и Рюрик, и тут же поторопил с приездом Синеуса, возвращавшегося из чудских земель и заночевавшего в Белоозере.

Наступил момент, когда все мы собрались у постели таявшего на глазах правителя кривичей, негласно понимая, что отдаем последнюю дань самому милосердному и привлекательному из трех варяжских братьев. Трувор слегка приподнялся с мягкого ложа, опираясь на острый высохший как сучок локоть, и с волнением, прорвавшимся сквозь поглощавшую его пелену забвенья, отрывисто произнес:

– Пусть останутся Рюрик и Щепа!

– Мы правильно поняли, – переспросил изумленный Рюрик, – не Синеус, а Щепа?

– Да, вы все поняли правильно – Рюрик и Щепа.

Когда мы остались втроем, локоть больного, не выдержав непосильной нагрузки, с хрустом сложился, и голова Трувора больше не поднималась с застеленного льняной тканью мягкого ложа, но слова, сказанные им, были ясны и прозрачны, словно слезы невинного младенца. Мы старались не часто прерывать речь умирающего, боясь лишними вопросами замутить ее выстраданную и искреннею чистоту, но и совсем обойтись без вопросов не смогли, настолько она была для нас неожиданной и важной.

– Я понимаю, ты озадачен моим выбором, но то, что я должен рассказать, не предназначено для ушей Синеуса, Олега и Вадима, вернее одного из них, но кого именно – я не знаю, и в этом наша беда..

Он так и произнес «наша», хотя, несомненно, осознавал и чувствовал, что хищнический дух смерти уже витает над ним и ее темное покрывало вот-вот неслышно опустится на утомленные страданиями глаза.

– Кривичи приняли меня радушно и дружелюбно, они даже старались ограничить меня от слишком рьяного постижения науки управления, приговаривая: «в свежем деле – недоест, не то – быстро надоест»! Повелевать, что владеть мечом – упоительно для себя и привлекательно для непосвященных. Но не сразу юноша может стать воином, а воин правителем. Я был и князем и прилежным учеником, и со временем мог бы, брат мой, стать твоей надежной опорой…

– Я всегда верил в тебя, Трувор!

– А ты всегда был для меня и старшим братом, и отцом, и великим конунгом. Однако слушайте дальше. Изборск – славный град, кривичи – гордый народ, но гордость их издавна уязвлена богатством, славой и великолепием соседнего Киева, и превосходство столицы полян над их Изборском гложет кривичей ревностью отвергнутого любовника. Любой слух о киевских делах, любое известие из полянских земель непостижимыми путями становится их достоянием и будоражит податливые умы и души. Естественно, все сведения о соседях с определенными намерениями переливались с возбужденных уст кривичей в мои уши.

– Ты узнал что-то об Аскольде и Дире? – не выдержал Рюрик.

– Ты учил меня терпению и выдержке, но я рад, – и здесь лицо Трувора заметно просветлело, – что они отказали тебе в связи с памятью о старых друзьях. Аскольд и Дир стали великими людьми в Киеве, повоевав многих древлян, угличан, булгар и хазар. Варяжская военная выучка в сочетании со славянскими уловками и хитростью неизменно приносила им свои плоды. Подняв ветрила, так киевляне называют парус, на двухстах ладьях (мы с Рюриком переглянулись) они предприняли поход на Царьград – император, отсутствующий в городе, с трудом, потеряв все боевое охранение, прорвался в столицу сквозь киевские корабли и был в немалом затруднении, не решаясь на новое сражение. Не наши сородичи, а варяжский Один и славянский Перун отступили перед греческим божеством – Христом.