Николай Равич - Две столицы

Безбородко подошёл к Потёмкину и зашептал ему в ухо:

— И вот тут-то и треба не делать никаких глупостей, а паче всего не греметь оружием, бо его всё равно нема, и все о том знают…

С Зотовым Потёмкин виделся ночью, а утром прошёл к императрице.

На другой день Храповицкий записал на память:

«Захар из разговора с князем узнал, что, упрямясь, ничьих советов не слушает. Он намерен браниться. Она плачет с досады. Князь сердит на Мамонова, зачем, обещав, его не дождался и оставил своё место глупым образом. Сегодня нездоровы. Лежали. И сильная колика с занятием духа».

Но светлейший, не обращая внимания на слёзы Екатерины, решил довести дело до конца. Он составил вместе с Безбородко докладную записку императрице, в которой доказывалась необходимость идти на соглашение с Англией и Пруссией и заключить при первой возможности мир с Турцией, ограничившись приобретением одного Очакова, и сам остался в Петербурге.

Частые поездки Потёмкина во дворец и колкие замечания по адресу Зубова не остались без следа. Теперь зубовские проекты проходили у Екатерины не так легко.

Между тем предсказания Безбородко в точности оправдались. В Петербург прибыл секретарь английского королевского совета Фалькенер, уполномоченный Питта. Сам Питт подвергся нападкам в парламенте со стороны оппозиции во главе с Фоксом за свою враждебную политику к России и был действительно крайне напуган событиями во Франции.

Питт чувствовал неустойчивость своего положения и знал, что своими неприятностями он в значительной степени обязан русскому послу в Англии — Семёну Романовичу Воронцову.

Семён Романович был виднейшей фигурой екатерининского времени по своему богатству и родству.

Отец его — Роман Илларионович — генерал-аншеф и наместник губерний Владимирской, Пензенской и Тамбовской — своё огромное наследственное богатство приумножил женитьбой на дочери крупнейшего откупщика Марфе Ивановне Сурминой. Но, будучи жаден до крайности, он своими поборами и лихоимством довёл подчинённые ему губернии до последнего разорения, за что и получил прозвище «Роман — большой карман». Екатерина, до которой, разумеется, доходили сведения о Романе Илларионовиче, прислала ему специальным фельдъегерем в день именин в подарок кошелёк с вышитой на нём шёлковой петлёй. Получив такой «двоезначащий» символ монаршей милости, Роман Илларионович так был им поражён, что вскоре скончался. Брат Семёна Романовича, Александр Романович, покровитель Радищева, был сенатором, президентом Коммерц-коллегии и впоследствии, после смерти Екатерины и Павла, канцлером империи. Одна сестра его — Екатерина Дашкова, президент Академии наук, — была подругой Екатерины Второй, участницей заговора против Петра Третьего, другая — Елизавета — была фавориткой Петра Третьего и ненавидела Екатерину.

Сам Семён Романович был человеком оригинальных и передовых суждений, твёрдого и независимого характера и не боялся вступать в резкие споры с императрицей и отстаивать своё мнение.

Семён Романович открыто выражал возмущение приговором Радищеву, осуждал проводимую Екатериной политику «вооружённого нейтралитета», вовсе не считал французскую революцию «временным бунтом черни», «а только естественным ходом истории», доказывал бессмысленность возвращения Бурбонов во Францию. Он был против раздела Польши, считая его «противным идее справедливости», и добился отмены соглашения Англии с Екатериной по вопросу о заселении Крыма английскими каторжниками. Наконец, он был против замещения русских дипломатических постов за границей иностранцами, называя их «невеждами и проходимцами».

Впоследствии, при Павле, он отказался от звания канцлера империи, и разгневанный Павел конфисковал его имения, которые вскоре возвращены ему были Александром.

Рано начав дипломатическую карьеру советником посольства в Вене, когда возникла первая турецкая война, Семён Романович волонтёром поступил в действующую армию и отличился при Ларге и Кагуле. В 1783 году он был назначен полномочным министром в Венецию, а в 1785 году в Лондон. С тех пор и до самой смерти он жил в Лондоне безвыездно. Благодаря своему умению приспособиться к английским нравам, манере держать себя при дворе и в обществе, богатству и щедрости он пользовался всеобщим уважением. Связи его были многообразны, и он превосходно знал всю механику английских государственных учреждений, у него было множество друзей в обеих партиях парламента, в королевском тайном совете, среди банковской и торговой буржуазии. Огромные деньги, государственные и личные, тратились им на подкуп людей. Банкир, которому грозит банкротство, издатель газеты, нуждающийся в средствах, кандидат в парламент, которому не хватало денег на предвыборную кампанию, аристократ, проигравшийся в карты всегда могли получить чек у русского посла, оставив взамен него небольшую расписочку. Вместе с тем Семён Романович Воронцов — единственный из послов, запросто садившийся с королём за карточный стол, — считал, что основной опорой его политики должно быть соответственно подготовленное общественное мнение. И когда Питт обратился к парламенту, требуя кредитов на войну с Россией, и стал спешно вооружать в Портсмуте флот в тридцать шесть кораблей и двенадцать фрегатов для нападения на Кронштадт и Петербург, он получил от русского посла через министра иностранных дел Лидса письмо.

«Предупреждаю вас, — писал Воронцов, — что я буду всеми средствами стараться, чтобы английская нация узнала о намерениях, столь противных её интересам. Я убеждён в здравомыслии английского народа и надеюсь, что громкий голос общественного мнения заставит Вас отказаться от несправедливого предприятия».

Вслед за этим Воронцов направил послание, в котором убедительно доказывал, что «Питт ведёт Англию к разорению посредством уничтожения её торговли с Россией, ради интересов, ей чуждых», всем членам парламента и партии вигов, оппозиционной правительству. Груды материалов подобного рода были разосланы всем крупнейшим торговым домам в Сити и во все промышленные города вроде Манчестера, Бирмингема, Лидса, Уекфильда и т. д. По всей стране началась волна митингов с требованием к парламенту выразить недоверие Питту. Ежедневно более чем в двадцати газетах стали печататься статьи, поносившие Питта и требовавшие его отставки. В Лондоне на всех домах, даже на здании парламента, появились надписи: «Не хотим войны с Россией, долой Питта». Часть министров демонстративно вышла из правительства. По требованию парламента готовившийся к походу флот был разоружён. Глава оппозиции Фокс открыто стал подбирать кандидатов в будущее правительство. Наконец король предложил Питту послать секретаря своего совета Фалькенера для переговоров в Россию. Питт вынужден был отступить и согласился.