Евгений Салиас - Француз

Глебов выслушал внимательно и спросил сурово

— Какая рана?

— Да вот, ваше превосходительство, ничего особенного, а ходить не могу. — И молодой капитан показал рукой на правое бедро.

— Помилуй Бог! — воскликнул Глебов. — Моя рана! Дай-ка! Дай-ка, погляжу! — И, осмотрев перевязку, сделанную крайне плохо, Глебов повторил: — Моя, моя! В самое это место! Стало быть, ты тоже на костылях?

— Вон они! — показал Ковылин рукой в угол.

Глебов обернулся и увидал прислоненные к углу два костыля.

— Скажи пожалуйста! Ну, вот и я так-то! Я много месяцев прыгал на этих палочках. Удивительно! Но только я, мой друг, лечился как следует. Меня этакими тряпочками да этак по-дурацки не обвязывали. Пуля-то вынута?

— Вынута, ваше превосходительство! Из-за пули большой разрез делали и оловянную звезду вытащили

— Так, так! — закричал во все горло генерал, и таким голосом, что князь изумился.

Он никогда не видал старика в таком возбужденном состоянии…

— Моя рана! И у меня звезду вытащили! Вот тебе Бог, не лгу. Это о кость сплющилась пуля?

— Точно так! Мне так объяснили! — сказал Ковылин.

— Ну, дорогой мой, если ты русский офицер, да если ты был ранен, защищая свое отечество, да еще у тебя рана моя и костыли такие же, как мои были, и звезда свинцовая такая же, как моя была, то я тебе вот что скажу: собирайтесь вы оба сейчас и через час будьте у меня. Пожитков много не берите, а самое необходимое. Я за вами пришлю карету и предоставлю вам у себя целую квартиру — вот около князя. Времена такие, что всякий дворянин должен делать у себя в доме госпиталь, по средствам. Времени терять нечего, сейчас я поеду домой и сейчас же пошлю вам карету. Да вот что: и доктора пришлю! Доктор тебя доставит, а то ты как-нибудь разбередишь себя.

Ковылин стал было противоречить, уклонялся от приглашения, но Глебов своим решительным тоном заставил его тотчас же замолчать.

— Собирайтесь! Через час будьте оба у меня.

Братья Ковылины поместились в нижнем этаже, в трех комнатах, таких же, как и квартира князя Бориса Ивановича. Братья и мечтать не могли о том, как они были приняты и устроены генералом. Они очутились как бы у самых близких родных и уж именно по поговорке: как у Христа за пазухой.

Капитан Александр Александрович при хорошем тщательном и усердном уходе лучших московских докторов, а быть может, еще и по другим каким тайным причинам стал оправляться чрезвычайно быстро. Он и на маленькой квартирке брата уже не лежал в постели, а сидел на ней, а тут на третий день после переезда уже мог сидеть в кресле и без труда, без боли двигаться на костылях. Сначала он обедал отдельно у себя, а теперь попросил дозволения у генерала обедать вместе со всеми, говоря, что он может подниматься на своих костылях и по лестнице.

Сергей Сергеевич согласился, но с тем условием, что Ковылина будут люди вносить в верхний этаж на кресле. На другой день, после первого обеда со всей семьей, Ковылина два раза вносили наверх, так как он пожелал быть и вечером в кругу семьи.

Не прошло недели, как обоих молодых людей вся семья полюбила не как дальних родственников, а как близких родных. Молодые люди как-то подошли к семье Глебовых. Раненый офицер стал тотчас любимцем Сергея Сергеевича, а студент — любимцем Анны Сергеевны. И всякий день беседы длились бесконечно. Старик рассказывал про то, через что сам прошел, и если он мало еще повоевал, то в душе был истинный воин.

Каждый день Глебов открывал новые качества в своем любимце и наконец однажды сказал себе самому: «Вот муж для моей Нади! Сразу отыскался! И самый подходящий. Ищи десять лет в обеих столицах и по всей России — и такого не выищешь».

Потому ли, что Сергей Сергеевич изменил себе в чем-нибудь, обмолвился как-нибудь, но дело в том, что одновременно вся семья и даже прислуга стали радостно ухмыляться и думать то же самое.

Вследствие этого всем было веселее и, несмотря на смутное время, в доме генерала жилось как-то лучше, чем прежде. Все ликовали. Все даже будто ожили.

Однако однажды за обедом случилось неожиданное. Когда речь зашла случайно о миллионере Живове, который в этот день снова посетил Глебовых, Сергей Сергеевич вспомнил то, что узнал от старика.

— Удивительное приключение! — объявил он. — Рассказал мне богач такой случай. Собрался он женить одного своего крестника, сказывает, малого очень хорошего. Думал затеять доброе дело, а вышло худое и срамное. Девица, которую прочил он крестнику, должно быть, или любит кого другого, или просто шалая девица и оголтелая — отказалась наотрез выходить замуж. А когда родители стали ее приневоливать, то она… Что бы вы думали? Взяла да и убежала. Да так без вести и пропадает теперь! Жених ездит в дом, а ему говорят, что его невеста хворает и в постели. Ради срама лгут ему и ради того, чтобы не печалить его. Каково колено!

И, удивленный молчанием за столом, Сергей Сергеевич обвел всех глазами и невольно удивился.

— Чего вы? — выговорил он.

Но он не получил никакого ответа, как будто всякий старался промолчать в том расчете, что другой заговорит. Но никто говорить не хотел.

— Чего это вы? Я и не пойму… Сидите, будто я сейчас бревном по вас треснул… — И, оглянув снова всех, Сергей Сергеевич прибавил: — Ты чему ухмыляешься?

Слова эти относились к князю.

— Я ничего… я так… Дивлюсь тоже, что все мы сидим, молчим…

— Ты что покраснела? — спросил Глебов у внучки.

— Я… нет, дедушка, — робко отозвалась Надя и при этом вспыхнула еще более.

— Вот как! Стало быть, загадка какая-то? Ну, говори ты, княгинюшка!

Но княгиня хотела что-то сказать, запнулась, произнесла два неразборчивых слова, зарапортовалась совсем и наконец, разведя руками, поглядела на тетку, как бы прося ее помощи. Это случалось всегда в важных случаях.

Анна Сергеевна собралась говорить, но, однако, тоже как бы поперхнулась.

— Батюшки светы, даже сестрица! — выговорил генерал. И так как снова наступило молчание, то Глебов уже несколько раздражительно произнес: — Будет шутки шутить! Толком я вас спрашиваю: чего вы нашли такого удивительного и для вас подозрительного в том, что мне Живов рассказал? Ну, убежала оголтелая девка из родительского дома от нареченного ей жениха. Вам-то какое до этого дело?

— Дозволь, братец, — выговорила Анна Сергеевна, — пояснить тебе это не сейчас за столом, а после стола.

— Почему же это?

— На это очень важная причина. Дозволь! Ты знаешь, я зря говорить не стану.

— Мы здесь все свои — не чужие. А они вот — наши родственники! — показал Глебов на обоих Ковылиных. — И какая же может быть тайна, когда дело чужое, не наше?

— Дозволь, батюшка братец, доложить тебе все и пояснить после стола! — проговорила Анна Сергеевна тем же упорным голосом, какой был иногда у генерала.