Эдуард Скобелев - Свидетель

Мы миновали коридор и, едва он окончился, оказались в изрядно просторной передней с колоннами, вниз вела широкая лестница.

Не успели мы прошмыгнуть к лестнице, как затопали сапоги и появились три полицейских офицера. Как по команде, они обнажили шпаги.

— Мы пропали, — простонал камергер. — Ради Бога, не стреляйте, не поднимайте стражу!

Но я был уверен, что возникшее препятствие уже не столь затруднительно для преодоления. Сунув пистолет камергеру, я бросился навстречу полицейским.

В неожиданном броске выбил шпагу из рук напавшего на меня офицера, обхватил его за тулово, поднял над собою и швырнул в остальных противников, так что они покатились кулями.

— К выходу! — скомандовал я камергеру, свалив ударами кулака обоих вскочивших полицейских, а третьего потащил за собою.

Мне попался довольно дюжий молодец, но безвыходность положения придала мне столь яростную решимость, что я сломил в полицейском волю к сопротивлению.

Мы выбрались на крыльцо. Внизу стояла карета, кучер сидел на своём месте, будто поджидая седоков. У дверей кареты с факелом стоял лакей.

— Что там случилось? — встревожился он.

— Стреляйте, — шепнул я камергеру, — да не в олуха с факелом, а в кучера.

Но камергер будто не понял меня.

— Сюда, голубчик, — по-немецки приказал он лакею. — Нашему гостю плохо! Помоги-ка дотащить его!

Но прежде чем лакей поспешил к нам, мы были уже подле кареты. Приставив пистолет к груди лакея, камергер указал ему садиться в карету и сам сел следом. Я втащил полицейского офицера и велел кучеру:

— Гони к царскому дворцу, нигде не задерживая, каналья!

Лошади тронули, карета покатилась. Я прислушивался, ожидая погони.

— Куда мы едем, поручик? — спросил камергер. — Вы хотите пасть в ноги царю-батюшке и просить о помиловании?

— Только бы отъехать прочь от сего проклятого места! — отвечал я. — Вот надену мундир полицейского, а там видно будет!..

Камергер рассмеялся и задёргал шнур колокольчика. Кучер натянул вожжи, лошади встали.

— Экзамен окончен, — торжественно сказал камергер. — Поздравляю вас, господин Тимков!.. А уважаемых господ прошу покинуть карету и заняться своими делами!

Полицейский офицер, шатаясь, выбрался наружу. За ним последовал лакей. Оба бормотали извинения. Карета покатилась дальше.

— Что всё сие означает? — спросил я сердито.

В темноте я не мог видеть лица камергера, но я очень обрадовался таковому повороту событий.

— Что означает, потолкуем у меня в доме, — сказал камергер. — Право, теперь не грех выпить по стаканчику пунша. А вы молодец, господин Тимков, ей-ей, отменный молодец!

— Значит, всё было игрою, — сказал я. — Не кажется ли вам, что сие не делает вам чести?.. Всё могло принять иной, плачевный оборот!

— Пожалуй, — согласился камергер. — Но ставка в игре слишком высока. Я бы пренебрёг даже двумя-тремя трупами!

Что ж, если за меня давали так дорого, я не имел права вовсе не ценить себя. И я выругался по-немецки.

— Я понимаю ваши чувства, — ответствовал камергер. — Но что значат чувства в сравнении с делом, какое ожидает вас?

У меня нюх на людей. Всякий, кто усердно служил в канцелярии большого начальника, скажет, что главная обуза должности заключена не в самих хлопотах труда, но в опасных заботах о согласовании мнений нижестоящих начальников. И хотя их мнения не имеют чаще всего никакого отношения к делу, канцелярист для успеха службы должен ведать, как следует сообщаться с той или иной персоною.

Я сразу угадал характер камергера. Бог сподобил угадать, не допустив до погибели. Похожие на камергера люди уже встречались мне прежде, а люди — сколь бы ни различались между собою — всегда выражают некий образ, и образ повторяется. Господин Хольберг отличался умом, находчивостью и сдержанностью в своих желаниях. Вероятно, долгие годы подчинения при его незаурядных способностях развили в нём презрение к людям. Привыкши затем повелевать судьбами, он не терпел возражений, и довольно было ему не прекословить, чтобы повести беседу в желаемом русле, лишь чуть-чуть подправляя её наивными вопросами. На мудреца вполне доставало обыкновенной простоты. При всём том господин Хольберг был необычайно коварен, жесток и весьма последователен. Ловкий притвора, он, конечно, превосходно понимал ослепляющий смысл лести, но изнуряемый повседневными трудами, не мог не любить, чтобы им восхищались и во всём признавали его превосходство.

В отношениях со всяким человеком важнее всего сразу избрать нужный тон. Неспособный проницать собеседника и ценою жертв не получит от него столько пользы, сколько получит совершенно бесплатно тот, кто затронет его живые струны. Забегая наперёд, признаюсь, что камергер Хольберг обнаружил немало достоинств, и я, несомненно, выиграл тем, что положил за правило перенимать его сильные стороны. За два месяца нашего близкого знакомства я основательно возмужал и сим обязан главным образом камергеру и его доверительному ко мне отношению, потребовавшему от меня необыкновенно напряжённой и постоянной работы мысли.

Итак, я оказался в доме господина Хольберга, уже имея своё понятие о его качествах, и, поскольку почти всё угадал, пришёлся ему, как мне казалось, весьма по душе.

— Отныне ваши дела переменятся. Завтра вы получите свои бумаги и деньги, а также тысячу рублей в долг, за каковую потрудитесь сейчас написать мне расписку!.. Подавать апелляцию в Сенат нет уже нужды — имение ваше оставят в покое. Деньги я вам, собственно, дарю и со временем возвращу расписку…

Я благодарно кивал и кланялся, показывая, что безотчётно верю своему покровителю.

— Завтра в 11 утра приходите в Синод, определим вас на должность секретаря обер-прокурора. Я полагаю, вы недолго задержитесь там и с повышением перейдёте поближе к государю.

Принесли пунш и холодные закуски. Я сказал, что ни вина, ни пунша категорически не пью, а предпочитаю чай.

— Чай так чай, — сказал камергер, подавая знак лакею. — Имейте в виду, неумение пить вино и водку затрудняет общение с важными лицами. Государь не признаёт трезвенников, и среди тупых русских вельмож я не ведаю ни единого, кто не напивался бы, как последний конюх… Впрочем, ваш недостаток возможно преподнести чрезвычайной доблестию. Вы даже лучше запомнитесь повсюду благодаря своей трезвости!

— Простите, но чем я заслужил милости? И как мне оправдать оные?

Камергер рассмеялся. Ему явно нравилась роль благодетеля. Но я-то знал хорошо, что мне уготовано кровью и потом отработать каждую дарованную копейку. Я понимал, что камергер нуждается во мне, и очень скоро открыл, что всесилие сего внешне почти неприметного человека всецело покоилось на вольном или невольном служении молодцев, подобных мне. Все мы, лишённые всякого влияния, согласованными усилиями претворяли его замыслы и тем сообщали ему почти безграничную власть.