Дмитрий Вонляр-Лярский - Грех у двери (Петербург)

Перед мостом через речку, по которой шёл рубеж между империями, жандарм затормозил и остановился у закрытого шлагбаума. Услышав шум мотора, из сторожки вышли двое солдат. За ними следом унтер-офицер. Он тотчас же узнал жандарма и без всяких формальностей махнул солдатам, чтоб отворили.

За мостом перед ними открылся другой шлагбаум, у которого, в шинелях и папахах, стояли русские пограничники. Машину сразу стало потряхивать.

— Не взыщите — Россия… — усмехнулся жандарм, чуть не наехав в темноте на валявшееся бревно.

— Великодержавные кое-каки! — бросил Адашев угрюмо молчавшему Репенину.

Жандарм подъехал к низенькому выбеленному казённому дому с палисадником. В дырочках сплошных оконных ставень был свет. Из-под ворот с громким лаем выскочило целое семейство фокстерьеров. Собаки закружились, выражая радость дикими прыжками.

Жандарм слез.

— Не откажите, господа, на огонёк, чем Бог послал…

— Вот прилип! — раздражённо прошептал Адашев.

Но делать было нечего. Зайти хотя бы ненадолго принуждала простая вежливость.

На крыльце бросились их раздевать вестовые в холщовых гимнастёрках. Тесная передняя была уже завалена одеждой. Из соседней комнаты доносились оживлённый говор, смех и звон посуды.

За накрытым столом с самоваром, кренделем, фруктами, бутылками и всевозможными закусками сидело человек пятнадцать мужчин и женщин. Хозяин был встречен весёлыми возгласами: «Несут… Несут… Именинник!..» Все шумно встали.

Жандарм самодовольно подвёл спутников к улыбающейся красивой брюнетке в пёстром платье и больших бриллиантовых серьгах:

— Моя хозяйка…

Мужское общество было смешанное: таможенные чиновники, путейцы и окрестные помещики. Среди них выделялись гусарские доломаны трёх однополчан Репенина, ещё засветло вернувшихся из Роминтена.

Дамы, все как на подбор молоденькие и недурные собой, окружали щёголя-инженера с лицом фавна, лениво перебиравшего струны на гитаре, богато разукрашенной перламутром. Рядом, в кабинете с драгоценными серебристо-красноватыми белуджистанскими коврами [95] Белуджистанский ковёр — ковёр из Белуджистана, исторической области в Азии, на юго-востоке Иранского нагорья. и старым оружием на стенах, собирались играть в железку [96] Железка — просторечное название азартной карточной игры. .

Адашев, с обычной брезгливой учтивостью, обошёл всех и прислонился выжидательно к простенку. Заметив, что он один, хозяйка на него нацелилась.

— Молод, красив, а словно ледышка! — томно растягивая слова, сказала она, взяв задорно Адашева за аксельбант.

Молодая красавица точно вся потянулась к нему и рассмеялась.

Но её влажные, яркие губы, громкий грудной смех, ослепительный оскал и смуглые колышущиеся плечи Адашеву показались вульгарными.

— Скажите, что вас заморозило: петербургский туман или великосветская разочарованность? — вызывающе спросила она, будто нечаянно притронувшись грудью к его рукаву.

— А вы южанка… — по обыкновению, полувопросительно проговорил Адашев.

Хозяйка жизнерадостно выгнулась перед ним, как бы выставляя напоказ красивое тело.

— Разве такая, как я, могла бы родиться, скажем, на вашем ингерманландском [97] Ингерманландский — относящийся к Ингерманландии, Ижорской земле, как называлась в XII–XVIII вв. территория по берегам Невы и юго-западному Приладожью (часть современной Ленинградской обл.). болоте?..

«Откуда она? — мысленно прикинул Адашев. — Гречанка?.. черкешенка?.. еврейка?..» Его решительно отталкивал такой избыток крикливой красочности.

Женское чутьё подсказало красавице, что этот — безнадёжен. Она подошла к Репенину и с тем же задором спросила:

— Рюмочку бенедиктина [98] Бенедиктин — сорт ликёра. , граф… Или, может быть, коньяку?..

— Из таких волшебных ручек всякий напиток — пламя! — по-холостяцки приосанясь, ответил Репенин.

За столом, где шла железка, метал теперь сам хозяин. Играли довольно крупно.

— До чего мне не прёт! — возмутился спортивный полковой адъютант, с досадой щёлкая картой. — Вот уж действительно: кому судьба-индейка… Или как это ты сказал в Роминтене про службу? — обернулся он к ротмистру-финну.

Тот, не играя, сумрачно стоял за его стулом.

— Я сказал: кому служба — мать, а кому — кузькина мать…

— Тысячу двести… — объявил хозяин с безразличной любезностью привычного крупного игрока.

На лицах остальных партнёров отражалось, наоборот, растущее волнение. Дамы и неиграющие мужчины с любопытством обступили банкомёта.

— Отличнейший коньяк, — посоветовал Репенин, подойдя к одиноко стоявшему Адашеву.

Тот насмешливо поморщился:

— Ты помнишь, как старик Драгомиров [99] Драгомиров Михаил Иванович (1830–1905) — русский военный теоретик, генерал от инфантерии; в русско-турецкой войне командовал дивизией, был начальником Генерального штаба, командующим войсками Киевского военного округа (с 1889). ответил угощавшему его батарейному командиру: «Ваше шампанское, полковник, овсом пахнет».

Он показал глазами на стол с дорогими винами, зернистой икрой и трюфельной индейкой, на белуджистанские ковры и красавицу в бриллиантах.

— Подумай только, Серёжа: всё это на четыре тысячи в год вместе с квартирными и наградными.

Репенин пожал плечами:

— Все они, брат, таковы…

Он беспечно посасывал толстую сигару и чувствовал себя безгранично благодушным и снисходительным. Не хотелось ни рассуждать, ни спорить.

Жандарм проигрывал как раз большую ставку с неизменно спокойной улыбкой.

— Посмотри, — кивнул на него Репенин. — В своём мышином царстве он прямо — король!

Адашев несколько удивился:

— Ты, Серёжа, такой строгий к самому себе…

— Мы с тобой — особая стать, — с гордой усмешкой перебил Репенин.

Хозяйка игриво поманила его пальчиком.

— Пополам со мной, граф, на счастье!

— Если прикажете.

Репенину она понравилась: всё было в ней так просто и понятно. Он подошёл к карточному столу. Неиграющие гости с интересом окружили их.

Адашев иронически поглядел ему вслед: Серёжа-то, Серёжа… кажется, пристраивается.

Но стало чуть завидно: недалёкий, в сущности, малый, а вот почему-то сразу умеет, везде — как дома!..

Полчаса спустя Репенину доложили, что лошади поданы. Пришлось прервать оживлённый разговор с пожилым польским помещиком. Поляк, крупный местный землевладелец и коннозаводчик, уговаривал его купить годовичков для скаковой конюшни.

Репенин стал прощаться. Все гурьбой высыпали на крыльцо провожать.

— Чуть не забыл! — спохватился он, отрываясь на минуту от зажигательно смеющейся хозяйки. Ему попался на глаза круглый баумкухен с приколотой к нему карточкой.