Лью Уоллес - Бен-Гур

— Дай мне руль, — сказал он.

— Нет. Это значило бы поменяться ролями. Разве не я пригласила тебя погулять? Я твоя должница и хочу начать платежи. Ты можешь говорить, а я буду слушать; или я буду говорить, а ты — слушать. Выбор за тобой. Но цель и путь к ней выбирать буду я.

— И где же наша цель?

— Ты снова встревожен?

— О прекрасная египтянка, я лишь задаю обычный вопрос каждого пленника.

— Называй меня Египет.

— Лучше я буду называть тебя Ира.

— Можешь называть меня так в мыслях, но вслух — Египет.

— Но Египет — это страна, и в ней живет много людей.

— Да, да! И какая страна!

— А! Так мы едем в Египет!

— Если бы так. Я была бы так счастлива!

Она вздохнула.

— Значит, тебе нет дела до меня, — сказал он.

— По этим словам я вижу, что ты никогда не был там.

— Никогда.

— Это страна, где нет несчастных, желанная земля для всех, кто не живет там, мать всех богов, а потому и благословенная превыше всех. Там, о сын Аррия, там счастливые становятся счастливее, а несчастные, попробовав сладкой воды из священной реки, смеются и поют, радуясь, как дети.

— Разве нет там бедняков, как везде на земле?

— Бедняки в Египте просты в желаниях и путях своих, — ответила она. — У них нет желаний, превышающих достаточное, а как это ничтожно мало, не сможет понять ни грек, ни римлянин.

— Но я не грек и не римлянин.

Она засмеялась.

— У меня есть розовый сад, и в центре его растет куст, чье цветение богаче всех. Откуда он, как ты думаешь?

— Из Персии, родины роз.

— Нет.

— Тогда из Индии.

— Нет.

— А! с какого-нибудь из греческих островов.

— Я скажу тебе, — сжалилась она, — путешественник нашел его, погибающим от солнца у дороги в Рефаимской долине.

— В Иудее!

— Я посадила его в землю, обнажившуюся после разлива Нила, его овевал мягкий южный ветер, прилетевший из пустыни, и солнце целовало его нежно и бережно. Он не мог не вырасти и не расцвести. Теперь я стою в его тени и он благодарит меня щедрым благоуханием. Не то же ли и с людьми Израиля? Где, как не в Египте, достигают они совершенства?

— Моисей был только одним из миллионов.

— Но был еще толкователь снов. Ты забыл о нем?

— Дружественные фараоны умерли.

— О да! Река, у которой они жили, поет им в их гробницах; однако, то же солнце согревает тот же воздух для тех же людей.

— Александрия теперь лишь один из римских городов.

— Она только сменила скипетр. Цезарь отнял тот, что повелевал мечами, но остался повелевающий знаниями. Поедем со мной в Брухум, и я покажу тебе школу народов; в Серапеус — увидишь совершенство архитектуры; в Библиотеку — прочтешь бессмертные творения; в театр — услышишь героики греков и индусов; в бухту — найдешь триумф коммерции; спустишься со мной на улицы, сын Аррия, и когда философы рассеются, уведя с собой мастеров всех искусств, а все боги призовут к себе своих поклонников, и не останется ничего, кроме радостей дня, тогда ты услышишь истории, которые развлекали людей от начала времен, и песни, которые никогда, никогда не умрут.

Слушая, Бен-Гур переносился в ночь, когда на крыше иерусалимского дома его мать с той же поэзией патриотизма рассказывала об ушедшей славе Израиля.

— Теперь понимаю, почему ты хочешь называться Египет. Споешь мне, если назову этим именем? Я слышал тебя прошлой ночью.

— Это был гимн Нилу, — ответила она, — плач, который я пою, когда мне чудится дыхание пустыни и шум древней реки; давай лучше подарю тебе творение индийского гения.

Когда мы будем в Александрии, я отведу тебя на угол улицы, где ты сможешь услышать дочь Ганга, у которой я училась. Капила, как ты должен знать был одним из самых почитаемых индийских мудрецов.

Затем, естественно, как продолжение речи, она запела:

Не успел Бен-Гур поблагодарить за песню, как киль лодки заскрипел по песку, и в следующее мгновение нос лег на берег.

— Короткое путешествие, о Египет! — воскликнул он.

— И еще более краткая остановка! — ответила она в то время, как сильный толчок эфиопа бросил лодку обратно на воду.

— Теперь дай мне руль.

— О нет, — сказала она, смеясь. — Тебе — колесница, мне же — лодка. Мы просто пересекли озеро, а я получила урок и не буду больше петь. В Египте мы побывали, отправимся в Рощу Дафны.

— Без песни в дороге? — спросил он в отчаянии.

— Расскажи о римлянине, от которого ты спас нас вчера.

Вопрос не понравился Бен-Гуру.

— Лучше бы это был Нил, — сказал он уклончиво. — Цари и царицы, проспавшие много веков, могли бы спуститься из своих гробниц и плыть с нами.

— Они были колоссами и потопили бы нашу лодку. Тут бы лучше подошли пигмеи. Но расскажи мне о римлянине. Он очень дурной человек, не так ли?

— Не могу сказать.

— Он из благородной семьи и богат?

— Я не могу говорить о его богатствах.

— Как прекрасны были его лошади! А колесница из золота и колеса из слоновой кости! И какая наглость! Толпа смеялась, когда он уезжал, но она едва не оказалась у него под колесами!

Воспоминание рассмешило ее.

— Толпа, — горько повторил Бен-Гур.

— Это должен быть один из тех монстров, которых, говорят, порождает Рим: Аполлон, ненасытный, как Цербер. Он живет в Антиохии?

— Где-то на Востоке.

— Египет подошел бы ему больше, чем Сирия.

— Вряд ли, — ответил Бен-Гур. — Клеопатра мертва.

В это мгновение показались лампы у входа в шатер.

— Довар, — воскликнула она.

— Значит мы не были в Египте. Я не видел Карнака, Фил и Абидоса. Это не Нил. Я просто услышал песню Индии, пока лодка возила меня в сны.

— Филы, Карнак. Скорби лучше, что не видел Рамзеса в Абу Симбел, глядя на которого, легко думать о Боге, творце неба и земли. Давай поплывем по реке; и если я не могу петь, — она засмеялась, — потому что сказала: «не буду», то могу рассказывать тебе сказки Египта.

— Начинай же! Говори, пока не наступит утро, потом вечер и новое утро! — пылко воскликнул он.

— Но о чем же будет моя сказка? О математиках?