Лью Уоллес - Бен-Гур

— В Ассуане.

Царь вышел и отдал два приказа. Одному придворному он сказал: «Езжай в Ассуан и привези юношу по имени Барбек. Ты найдешь его в саду отца царицы». А другому: «Собери работников, инструмент и рабочий скот и построй для меня на озере Хеммис остров, который, неся на себе храм, дворец и сад со всевозможными плодовыми деревьями и всеми сортами винограда, плавал бы, движимый ветром. Остров должен быть готов, когда начнет убывать луна».

Затем он сказал царице:

— Радуйся. Я знаю все и послал за Барбеком.

Не-не-хофра целовала его руки.

— Он будет твой и ты будешь его; и целый год никто не будет мешать вашей любви.

Она целовала его ноги; он поднял ее и поцеловал в ответ; и розы вернулись на ее щеки, губы заалели и сердце засмеялось.

Целый год Не-не-хофра и садовник Барбек плавали увлекаемые ветрами, на острове в озере Хеммис, который стал одним из чудес света, ибо не было еще более прекрасного дома для любви. Целый год они не видели никого и не существовали ни для кого, кроме друг друга. Потом она пришла во дворец Мемфиса.

— Кого же ты любишь больше теперь? — спросил царь.

Она поцеловала его в щеку и сказала:

— Забери меня, славный царь, ибо я излечилась.

Орэт засмеялся, и смех его не был хуже оттого, что царю было сто четырнадцать лет.

— Значит, Менофа был прав, говоря, ха-ха-ха, говоря, что лекарство от любви — любовь.

— Он был прав, — отвечала она.

Внезапно манеры его изменились, и взгляд стал ужасен.

— А я так не думаю, — сказал он.

Она отпрянула в страхе.

— Ты преступница! — продолжал он. — Орэт-человек прощает тебе обиду, но преступление перед Орэтом-царем должно быть покарано.

Она бросилась к его ногам.

— Молчи! — воскликнул он. — Ты мертвая!

Он хлопнул в ладоши, и вошла ужасная процессия — процессия бальзамировщиков с орудиями и снадобьями своего мрачного искусства.

Царь указал на Не-не-хофру.

— Она мертва. Делайте свое дело.

Не-не-хофра Прекрасная была перенесена через семьдесят два дня в гробницу, избранную для нее год назад и положена рядом с царственными предшественницами; но не было в ее честь процессии на священном озере.

К концу рассказа Бен-Гур сидел у ног египтянки, и ее рука на руле была накрыта его большой ладонью.

— Менофа ошибался, — сказал он.

— В чем?

— Любовь живет любовью.

— Значит, от нее нет лекарства?

— Есть. Орэт нашел его.

— Что же это?

— Смерть.

— Ты хороший слушатель, сын Аррия.

Так за разговорами и рассказами пролетели часы. Выходя на берег, она сказала:

— Завтра мы едем в город.

— Но ты будешь на играх? — спросил он.

— О да.

— Я пришлю тебе свои цвета.

На этом они расстались.

Ильдерим вернулся в довар на следующий день к трем часам. Когда он спешился, подошел человек, в котором шейх узнал своего соплеменника.

— О шейх, мне поручено передать тебе этот пакет с просьбой прочитать его содержимое немедленно. Если будет ответ, я готов выполнить твое поручение.

Печать была уже сломана. Адрес гласил: «Валерию Гратусу в Цезарии».

— Абаддон побери его! — прорычал шейх, обнаружив, что письмо написано латынью.

Будь это греческий или арабский, он прочитал бы, а так смог разобрать только подпись большими римскими буквами: МЕССАЛА; глаза его блеснули.

— Где молодой еврей? — спросил он.

— В поле с лошадьми, — ответил слуга.

Шейх вернул папирус в конверт и, сунув пакет за кушак, снова вскочил на коня. В это мгновение показался незнакомец, пришедший, очевидно, из города.

— Я ищу шейха Ильдерима, прозванного Щедрым, — сказал незнакомец.

Язык и одежда выдавали римлянина.

Не умея читать, старый араб мог, однако, говорить и ответил с достоинством:

— Я шейх Ильдерим.

Человек опустил глаза, потом поднял снова и сказал, с трудом сохраняя спокойствие:

— Я слышал, тебе нужен возничий на играх.

Губа под белыми усами презрительно искривилась.

— Иди своей дорогой. У меня есть возничий.

Он отвернулся, собираясь ехать, но человек не уходил и заговорил снова:

— Шейх, я люблю лошадей, а у тебя, говорят, лучшие в мире.

Старик был тронут; он натянул поводья, как будто готовый поддаться лести, но в конце концов ответил:

— Не сегодня, не сегодня; в другой раз я покажу тебе их. Сейчас я слишком занят.

Шейх поскакал в поле, а незнакомец отправился в город с довольной улыбкой на губах. Он выполнил свою миссию.

И с тех пор каждый день до самых игр какой-нибудь человек — иногда двое или трое — приходил в Пальмовый Сад, якобы желая наняться в возницы.

Так Мессала следил за Бен-Гуром.

Шейх ждал, весьма довольный, пока Бен-Гур не увел лошадей с поля для полуденного отдыха, — весьма довольный, потому что видел, как, сменив все аллюры, кони были пущены в галоп, и нельзя было сказать, что какой-то из скакунов медленнее, а другой быстрее — они скакали так, будто четверо слились в одно.

— После обеда, шейх, я верну тебе Сириуса. — Бен-Гур похлопал старого коня по шее. — Верну и займусь колесницей.

— Так скоро?

— С такими, как эти, добрый шейх, и одного дня довольно. Они не пугаются; они умны, как люди, и любят учиться. Этот, — он хлопнул поводьями по спине младшего из четверки, — ты назвал его Альдебаран — по-моему, самый быстрый. Он мог бы за круг обойти остальных на три корпуса.

Ильдерим дернул бороду и сказал, блеснув глазами:

— Альдебаран самый быстрый, а кто самый медленный?

— Вот он, — Бен-Гур хлопнул поводьями Антареса. — Но он-то и выйдет победителем, потому что, видишь ли, шейх, он будет мчаться на полной скорости целый день, и на закате догонит самого быстрого.

— Ты снова прав, — сказал Ильдерим.

— Я боюсь только одного, о шейх.

Шейх сразу посерьезнел.

— Когда римлянин рвется к победе, он забывает о чести. На играх — любых играх — их уловки неиссякаемы; но когда доходит до гонок колесниц, они готовы поистине на все — ни лошади, ни возничий, ни владелец не могут чувствовать себя в безопасности. Потому, добрый шейх, хорошенько смотри за всем, что имеешь; отныне и до конца состязаний пусть ни один чужак даже не взглянет на твоих коней. А для полной безопасности сделай еще больше: приставь к ним стража, чья рука крепко держит оружие, а глаз не знает сна; тогда я смогу не сомневаться в успехе.

У входа в шатер они спешились.

— Как ты сказал, так и будет. Клянусь славой Господней, ни одна рука не приблизится к ним, если это не рука верного. С этой ночи я буду выставлять стражу. Но, сын Аррия, — Ильдерим достал пакет и медленно открыл его, пока они шли к дивану и усаживались, — посмотри это и помоги мне своей латынью.