Владимир Москалев - Варфоломеевская ночь

Но Ла Моль знал, что делает. Сейчас Бюсси почувствует взгляд и тоже посмотрит сюда.

И Лесдигьер услышал возле уха вкрадчивый, смешливый шепот:

— Видите на нем зеленые и белые банты? Это цвета дамы его сердца. В честь нее он готов вызвать на поединок любого. Но как спесив, надменен! Считает, что ему нет здесь равных, и готов на любое безумство, лишь бы понравиться своей даме. А взгляните на зеленые банты, которыми он весь увешан, будто куст сирени листьями! Нет, ну не потеха ли смотреть на этакого попугая: эти банты, будто косички, приколоты у него к шляпе, к рукавам, к туфлям, они висят у него на рукояти шпаги, болтаются на камзоле и даже… нет, вы посмотрите, они приколоты у него даже под коленками и на щиколотках, будто шпоры у петуха.

И хотя ни удивительного, ни смешного в этом не было, ибо в те времена многие носили на своем костюме приколотые к нему во всевозможных местах банты и ленты цветов дамы сердца, но вид Бюсси, чрезмерно увлекшегося этим, действительно показался Лесдигьеру несколько смешным. Нисколько не заботясь о том, что этот самый Бюсси уже нахмурясь смотрит на него, недоумевая о причине столь пристального внимания к своей особе, он от души улыбнулся, разглядывая белые и зеленые банты и ленты на костюме.

Молодой человек вздрогнул, будто кто-то резко толкнул его. Потом повернулся к дамам, сказал им несколько слов и решительным шагом направился к Лесдигьеру.

Но тот как раз отвернулся, и внезапно побледневший Ла Моль увидел, что его миссия благополучно завершена. Он отступил на шаг, с умилением подумав о вожделенном перстне с рубином, который скоро будет красоваться на его руке.

Лесдигьер, недоумевая, полуобернулся, почувствовав, как кто-то тронул его сзади за плечо.

— Что вам угодно, милостивый государь? — спросил он, не выказав и тени удивления оттого, что узнал подошедшего.

— Мне угодно выразить вам свое неудовольствие, — заносчиво ответил Бюсси.

— Что вы говорите? — повернулся Лесдигьер всем корпусом. — И чем же вызвано это неудовольствие, сударь, позвольте вас спросить?

— Тем, что вы изволили смеяться надо мною, да еще и в присутствии дам.

— Да, да, припоминаю, я только что смотрел в вашу сторону и вид лент и бантов вызвал у меня улыбку. И вы что же, полагаете, что с моей стороны это была насмешка?

— Именно так и обстоит дело, сударь.

— И чего же вы хотите, господин Бюсси, ведь именно так вас зовут, я не ошибаюсь?

— Не ошибаетесь. Я хочу потребовать от вас ответа за наглое поведение по отношению ко мне, господин весельчак! А также и к даме моего сердца, которую вы своим смехом глубоко оскорбили.

Лесдигьер усмехнулся:

— Ах, вот оно что! Так это значит, что я вас обидел, мсье?

— Вы совершенно верно поняли мои слова, и я требую у вас удовлетворения за поруганную честь моей дамы.

— Вашей дамы? — удивился Лесдигьер. — Но помилуйте, я ведь даже не знаю ее. Быть может, она — одна из тех, с кем вы только что стояли и мило беседовали? Но мне нет ни до одной из них совершенно никакого дела, как, впрочем, и до вас.

— Вы открыто смеялись над цветами моей дамы и нанесли этим оскорбление мне! — запальчиво воскликнул Бюсси.

Шум в зале сразу прекратился, все замерли и смотрели теперь только на них.

— Дело, как видно, принимает нешуточный оборот, коли вы начинаете так кипятиться, господин дамский любимчик, — произнес Лесдигьер. — Но хочу вас предупредить заранее, дабы у вас не оставалось двусмысленностей в отношении меня: я смеюсь тогда, когда мне этого хочется, и не намерен спрашивать на это разрешения у других.

— А я не желаю, чтобы надо мной смеялись, когда мне этого совсем не хочется, тем более что мы с вами совершенно незнакомы.

— Я вам могу сказать свое имя. Меня зовут Франсуа де Лесдигьер, граф де Сен-Пале.

Бюсси словно обратился в мраморную статую. Пальцы руки его побелели, с такой силой он впился ногтями в рукоять шпаги.

— Мне приходилось слышать о вас как о большом мастере клинка, — медленно проговорил он. — Но я, представьте, тоже не новичок в этом деле и, кем бы вы ни были, считаю, что это не дает вам права смеяться надо мной.

— Полноте, я совсем не хотел вас обидеть.

— Тем не менее, я желаю с вами драться. И если вы убьете меня, то моя смерть будет прекрасной, ибо я умру в честь дамы моего сердца. Но не обольщайтесь, однако, на сей счет, мою шпагу считают одной из лучших в Париже.

Лесдигьер равнодушно пожал плечами:

— Что ж, как угодно, драться — так драться, если вам так уж этого хочется, хотя, признаюсь честно, у меня нет никаких причин убивать вас. Впрочем, не стоит говорить об этом преждевременно, ведь может статься, что вы убьете меня.

— Такого результата нашей встречи я вовсе не исключаю, сударь, — ухмыльнулся Бюсси.

— Кстати, — добавил Франсуа, — было бы любопытно посмотреть, каких вершин достигли нынешние мастера фехтования, которых считают лучшими шпагами Парижа.

— Со своей стороны замечу, что считаю вовсе не лишним убедиться в том, что когда-то, лет пять или десять назад, и вас справедливо называли так же.

— Вот и отлично. Теперь вам как обиженной стороне надлежит выбрать место поединка и вид оружия.

— Обычное место для такого рода встреч — Пре-о-Клер, вы это знаете не хуже меня, — ответил Бюсси. — Я и сам всегда дерусь там, но в последнее время туда стала часто наведываться стража, которая мешает дворянам выяснять отношения, да и с другого берега нас могут увидеть. Поэтому, если у вас есть на примете более удобное место, то назовите его, и коли оно окажется достаточно безлюдным, я не буду возражать.

Лесдигьер немного подумал.

— Приходилось ли вам бывать в предместье Сен-Виктор? — спросил он.

Бюсси кивнул.

— Помните ли вы речушку Бьевр, что протекает слева от аббатства, если смотреть со стороны ворот?

— Я знаю это место, на берегу речки есть чудесная поляна, скрытая от посторонних взглядов кустарником. Удивительно, как это мне самому не пришло в голову?

— Прекрасно, и если это вам подходит…

— Вполне.

— Значит, мы встретимся там завтра поутру. Какой час вас устроит?

— Десять утра, потому что в одиннадцать я буду занят важными делами, выполнение которых не намерен откладывать. В начале одиннадцатого я вас убью, так что ничто не помешает мне быть на месте свидания в назначенное время.

— Вот и хорошо, — согласился Лесдигьер. — Теперь за вами выбор оружия. Хотите, будем драться на шпагах, если нет — на рапирах. Вы ведь, как о вас говорят, дамский угодник и волокита, а удар шпагой может обезобразить ваше лицо; вам же, как я понимаю, желаннее быть убитым, нежели обезображенным.

— Если только вам удастся нанести этот удар, сударь. Мы будем драться на шпагах. От удара рапирой иногда остаются в живых, от удара шпагой вам не выжить, а потому запомните, что я желаю не колоть, а рубить. Шпага и кинжал — вот мое оружие.